Кровавая ария
Шрифт:
— Что за письмо вы забрали из кармана Финчи? – спросил коррехидор.
Ари снова вздохнула, потёрла покрасневшие от непрошенных слёз глаза и потянулась за своей сумочкой. Отдала коррехидору сложенный листок дорогой писчей бумаги с бледными цветами сакуры по верхнему краю.
— Вот это письмо. Прочтите. Вы сразу поймёте, почему у меня не было резонов убивать Эйдо.
Вил раскрыл письмо. Первое, что ему бросилось в глаза, так это прекрасная каллиграфия. Все иероглифы были начертаны с великолепным мастерством, а некоторые горизонтальные штрихи и летящие точки, выполненные с профессионально
Дорогая Хина! – довольно банальное начало для такого каллиграфического шедевра, с некоторым сожалением прочёл коррехидор, — моя рука дрожит, пока я вывожу эти последние строки, которые обращаю к тебе, — опять-таки, наглое враньё: не видно ни одного ключа или элемента, где твоя рука бы дрогнула, — наше расставание явилось жестокой неизбежностью, к какой неизменно приходят те отношения между мужчиной и женщиной, которые восторженные глупцы именуют любовью. Я убедился, для меня любви просто не существует. Страсть, желание, подчас собственнические инстинкты истинного человеческого самца, гордящегося перед себе подобными успехом у красивой женщины, но не любовь.
Наверное, боги одарили меня талантом, забрав взамен банальную способность испытывать благодарность и привязанность к женщине. Мне страшно и неприятно писать это, повторяя жестокие слова, что уже вырвались из моего горла и моего сердца: я не люблю тебя, Хина, и не любил никогда. Как, собственно, и вереницы других женщин, побывавших в моих объятиях. Прощай, не стану даже благодарить тебя за твои чувства, они пропали для меня втуне и не принесли радости. Подарки и деньги, коими ты со свойственной тебе щедростью одаривала меня всё время нашей смешной связи, я возвращу в полной мере и в самое ближайшее время.
Прощай, Хинако, прощай навсегда.
Эйдо Финчи.
Вилохэд протянул послание чародейке, которая буквально сгорала от любопытства, пока он читал.
— Довольно-таки хамское письмецо, — сказала она.
— Для Хины, к которой я не испытываю ни малейшего сочувствия, возможно, — попыталась выдавить из себя ядовитую улыбочку Ари, — а для меня оно показалось чудесным бальзамом на исстрадавшуюся душу. Мой Эйчик решил порвать с любовницей, более того, он ясно даёт понять, что никогда не любил её. А это значит, что он всё ещё любит МЕНЯ.
Чародейка хотела было возразить, что из письма такого вывода сделать совершенно невозможно, скорее можно сказать, что этот убитый солист был эгоистом и бессердечным типом, но предостерегающий взгляд коррехидора остановил готовую вырваться реплику.
— Эти патрон и гильза из театрального револьвера? — костюмерша заставила себя поглядеть на вещи, разложенные на столе.
— Да, — подтвердил Вил.
— Странные какие. Можно мне поглядеть?
— Смотрите, — письмо вычёркивало Ари Дару из списка подозреваемых. Оно лишало её главного мотива, а напротив, вселяло шальную надежду на возобновление отношений.
— Никогда таких не видела, — покачала головой девушка, — и знаете
Вил подумал: не зря, ой не зря бабушка посоветовала маленькой Ари Дару брать по жизни умом. Ум имелся, да ещё какой острый. С одного взгляда срисовала и особые патроны, и все последствия столь необдуманного шага, как использование последних в убийстве.
— Зачем вы письмо-то забрали? – спросил он, — я бы понял, будь в нём хоть что-то, что могло бы бросить на вас подозрение. А так – наглое, неумное послание.
— Для меня письмо стало последним, что оставил Эйчик на этом свете, — опустила глаза девушка, — понимаете, косвенное признание, что я ему могла быть нужна, что он любил меня. Ибо страсть, желание – не по моей части. Я носила его с собой, как драгоценную реликвию.
— Отменный же почерк был у солиста, — Вил ещё раз взглянул на письмо, — обзавидуешься. Меня специально учили каллиграфии, но я и вполовину не сумел бы так шикарно написать.
— Что вы! – грустно улыбнулась Ари, — Эйчик косорукая бездарь, он своё имя без ошибок написать мог через раз, не говоря уж о более сложных вещах. Переписчик, — пояснила она, — над его малограмотностью мы с Донни немало поиздевались, вот он и пользовался услугами переписчика, да, глядите, ещё и бумагу бабскую заказал. Розовый тон и лепестки облетающей сакуры. Надушить ещё осталось. Хотя, кто ж станет это делать в расставательном послании.
Театр, брат и сестра Дару остались позади, а коррехидор горестно воскликнул:
— Что за дело такое! Только у нас складывается версия с подозреваемым, мотивом, возможностью, как всё рушится карточным домиком. Какая прелесть: бывшая любовница, избавление от ребёнка, месть, заряженный револьвер – кровавая ария. Так ведь нет. Письмо в кармане и патроны, взявшиеся из ниоткуда, всё перечёркивают.
— Мне письмо показалось каким-то подозрительным, — чародейке вспомнились откровенно грубые слова, дисгармонирующие с розовой бумагой и красотой летящих строк, — зачем писать письмо уже после того, как вопрос с расставанием решён? И как удобно: у Финчи был плохой почерк, от этого письмо заказал переписчику. Ари могла сама заказать письмо, дабы обеспечить себе надёжное алиби: мол, нет причины для ревности, всё одно Финчи расставался со своей возлюбленной.
— Могла, — подтвердил Вил, — конечно, могла. Но где она добыла патроны? Она их не покупала в лавке или в магазине. Турада все их проверил.
— Украла! – предположила Рика, — выкрала у коллекционера.
— Слишком опасно, но принимается. Пообедаем и к господину Чигасу. Кто, как не председатель клуба коллекционеров оружия, сможет нас проконсультировать о владельце номерных патронов Хаширо и Носаги? Будем надеяться, что сей достойный муж успел вернуться из поездки.