Кровавая ария
Шрифт:
— Я понял, что ваши обязанности сложны и разнообразны, — уже, раздражаясь, произнёс Вил, — но я советую вам отвечать по существу дела и не отягощать нашу память не относящимися к делу подробности.
— Понял, понял, — поднял примирительно руки администратор, — извините моё проклятое многословие. Так вас интересует Финчи? – спросил он, напрочь позабыв, что всего несколько минут назад его спрашивали об нём, — парень был чрезвычайно талантлив. Да, тут не поспоришь. Всего за полтора года подняться с рядового артиста, которому лет пятнадцать полагалось петь в хоре, в худшем же случае, исполнять мелкие, незначительные роли вообще без слов. Он поднялся до солиста – уникума, чуда
Вил заверил, что имел удовольствия слышать Финчи, умолчав при этом, что они вчера тоже были в зрительном зале.
Сайн крякнул: то ли с одобрением, то ли с сожалением и повёл чародейку и четвёртого сына Дубового клана за кулисы.
— У нас репетиция, — как бы извиняющимися тоном пояснил он, — смерть, тайфун, землетрясение, а спектакль должен идти. У нас просто не имеется времени ни на траур, ни на сожаления. Представляете, какую кругленькую сумму должны мы возместить почтеннейшей публике за злосчастную кровавую арию? Много! Очень много.
Рика никогда не задумывалась, что происходит за кулисами театра и была немного шокирована уровнем неразберихи, творившимся там. Тут и там сновали полуодетые танцовщицы, одни из них разминались, другие отрабатывали какие-то сложные движения. Между ними лавировали рабочие в запылённой одежде со стянутыми повязками-хатимаки вспотевшими лбами. Они перетаскивали декорации. Костюмеры с озабоченным видом перетаскивали куда-то вороха костюмов, предназначение многих их них так и осталось для Рики тайной. Её воображение отказывалось придумать назначение всем этим сверкающим пайетками переливчатым тряпкам. Со стороны сцены доносилось пение под бравурный аккомпанемент рояля, а слева мужской голос ритмично отсчитывал: «Раз и, два и». Но самым удивительным было то, что и все присутствующие, и толстенький администратор в том числе, чувствовали себя в этой шумной неразберихе вполне комфортно.
— Какого чёрта ты, Ирэн, вышла на авансцену? – хорошо поставленным голосом вопрошал сидящий в зрительном зале мужчина с растрёпанной пачкой листов в руках, — у тебя сразу же под носом образуется тень, словно ты отрастила усы. Ушла на четыре шага назад и один влево! Осветитель! – рявкнул он, повернувшись в другую сторону, — Керо? Ты заснул что ли? Когда Ирэн в этой мизансцене остаётся одна, свет должен измениться: мне нужен сиреневато-золотистый оттенок легчайших сумерек, а не яркое полуденное солнце. Быстро сделай, как надо!
— Это работает наш гений – Перси Брэгги, — многозначительно сообщил администратор громким театральным шёпотом. При этом он постарался, чтобы сам гений хорошенько расслышал его слова, — «Золотого журавля» уже сняли с показов, да вот из-за вчерашнего события пришлось вернуть. Хорошо ещё, что афиша сохранилась в пристойном виде.
— Чего тебе? – недружелюбно вопросил Брэгги, — и по какой-растакой причине во время репетиции по театру шляются посторонние? – его взгляд вперился почему-то в чародейку.
— Это четвёртый сын Дубового клана, — со значением проговорил Сайн, — и он…
— А по мне хоть сам король! – оборвал режиссёр, — здесь я — и царь, и бог, и господин, и воинский начальник! Так что древесно-рождённый сын такого-то клана может катиться ко всем чертям! Ирэн! – его зычный голос гулко разносился по пустому зрительному залу, — я тебе велел влево, а ты за каким-то хером пошла вправо! Тебя в детстве не научили различать, где лево, а где право?
Вилохэду надоело слушать бесконечную ругань режиссёра, он прошёл между рядами кресел и что-то негромко проговорил, наклонившись к Брэгги. Гений
Кабинет гения производил впечатление комнаты, брошенной хозяином, но окружающие решили с толком использовать помещение в качестве склада и снесли сюда массу ненужных вещей.
— Как я понимаю, — не стал терять время Брэгги, — вас интересует погибший Эйдо?
Вилохэд кивнул.
— Могу сказать, парнем он был бесконфликтным, исполнительным и старательным, хотя в последнее время внимание поклонниц его немного подыспортило. Знаете, начала появляться в нём эдакая вальяжность, словно он узнал себе истинную цену.
— Совершенно бесконфликтных людей не существует, — заметила Рика, — вспомните, были ли у Эйдо враги? Завистники? Может быть, вы отдали ему роль, на которую претендовал другой артист?
— Госпожа сопровождающая древесно-рождённого коррехидора, — усмехнулся гений, — полагаете, что, успев прожить более половины жизни, я не изведал прописных истин? Когда я назвал покойного Эйдо бесконфликтным, я всего лишь имел ввиду, что при обострении ситуации он не стремился усугублять конфликт, а пытался уладить дело миром. Теперь касаемо зависти. Вы слыхали, должно быть, что театр нередко называют серпентарием единомышленников? – Вил кивнул, а Рика удивлённо посмотрела на него, — посему представить себе театр без зависти просто невозможно. Зависть – движущая сила, своеобразное топливо, что сжигает наши сердца, побуждает действовать, заставляя при этом преодолевать себя и становиться лучше. Но, поверьте, актёрская зависть – зависть белая, она — дама мирная. Побудить рассказать супруге о шашнях её половинки на стороне – это, пожалуйста. А вот убить – ни за что! Отдать роль Масты я никому, кроме Эдо Финчи не мог, ибо никто не справился бы с такой сложной вокальной партией.
— Странно, — проговорил коррехидор, — мне партия слепого мастера не показалась такой невозможной к исполнению.
— Есть отдельные нюансы, — снисходительно пояснил режиссёр, — профессиональные тонкости. Уже двадцать лет в театре не было певца, способного свободно брать теноровое «до» второй октавы. Так что «Мастера» я поставил только ради Эйдо. Никаких конкурентов у него не было.
— Понятно. А в личной жизни? Чем он интересовался? – Вил сделал пометку в блокноте.
— Вот что меня ни капельки не волнует, так это частная жизнь моих артистов. Кто, где, когда и с кем – увольте меня от такого. Никогда не влазил в личную жизнь подчинённых и не стану этого делать впредь, то же самое могу заявить и об их делах вне театра. Пока то, что они творят, не выходят за рамки закона, не моё дело. А коли выходят, то это – дело дирекции.
Рика подумала, что амбициозный режиссёр хоть и наговорил много чего, по сути-то дела ничего нового им не сообщил.
Несколько мужчин курили за кулисами, когда они заслышали шаги, папиросы были тотчас потушены, а сами артисты усиленно делали вид, что просто разговаривают. Чародейке они напомнили студентов-младшекурсников, которых в Академии нещадно наказывали за курение. По всей видимости гений режиссуры также был категорическим противником данного пагубного пристрастия.
Вил в который раз представился, а артисты закивали головами. К удивлению Рики они были уже в курсе дела, что в театре работает Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя.