Кровавые розы
Шрифт:
Как только Лейла вошла внутрь, у неё перехватило дыхание. Комната, наверное, была размером не менее девять на пятнадцать метров. Три из четырёх стен от пола до потолка были заставлены книжными шкафами, в которых хранилась самая большая коллекция книг, которую она когда-либо видела за пределами библиотеки.
Лишенное какого-либо искусственного освещения пространство освещалось янтарным светом от пылающего камина, установленного на стене справа от неё; тёплое сияние пламени смешивалось с лунным светом, льющимся из двух высоких, разделённых створками окон. Прямо перед ней, лицом к окну, стояло кресло с изогнутой спинкой, его зелёно-золотистая
Ещё одно кресло с откидной спинкой стояло у камина. Оно было обращено к двуспальному дивану. В центре стены рядом с камином, была приоткрытая дверь. Изнутри вырисовывалась темнота, а с дальней стороны от неё находился ещё один книжный шкаф. Слева от неё стоял длинный стол красного дерева с двумя стульями.
Она посмотрела на потолок, на мгновение завороженная замысловатостью того, что явно было оригинальным гипсовым покрытием здания: две потолочные розы, обрамляющие чёрные люстры. Комнату наполнял затхлый запах книг и кожи, смешанный с ароматом горящего дерева.
Лейла нервно оглянулась, когда Калеб закрыл за ними дверь. Он подошел к камину и поставил свой бокал на богато украшенную каминную доску красного дерева.
— Присаживайся, — сказал он.
Огонь в камине явно был разведён ради неё и, несомненно, был главной причиной, по которой он привел её в комнату.
Когда он исчез в тёмном дверном проёме, она на мгновение заколебалась, но затем села по центру дивана. Она наклонилась вперёд и вытянула шею, желая заглянуть в комнату, теперь освещённую слабым, далёким свечением. Тяжёлая отдёрнутая штора висела над единственным створчатым окном слева, частично закрывая сиденье у окна. Рядом с окном стоял большой, широченный комод с выдвижными ящиками. Чёрная металлическая кровать, казалось, стояла у стены прямо перед дверью, а в углу красовался богато украшенный латунный шар. Кроме этого, всё, что она могла видеть, это покрывала, такого же насыщенного тёмно-синего цвета, как и штора.
Она сжала колени вместе, благодарная покалывающему теплу, уже охватившему её ступни и голени. Она засунула слегка подвёрнутые ступни в тёплые складки ковра с глубоким ворсом. Сделала глоток горячего напитка, благодарная за то, что он согрел её горло. Кофе был сладким, той сладостью, которую дают, чтобы помочь человеку после шока.
Калеб появился через несколько минут. Он сменил забрызганную кровью серую рубашку. Вместо неё на нём была чёрная, которую он оставил расстёгнутой, демонстрируя каждый отточенный, закалённый мускул своей обнажённой груди. Теперь Лейла могла разглядеть татуировку, обвивавшую его шею: агрессивно изогнутый вверх хвост скорпиона, покрывавший его правую грудную клетку. На его плоском животе, чуть левее, нечто кельтское спиралью спускалось вниз, скрываясь из виду под джинсами. Джинсами, которые низко сидели на его стройных бёдрах и открывали на дюйм чёрную резинку нижнего белья.
Прилив был волнующим, мгновенное напряжение в её теле вызвало затруднённое дыхание. Чувствуя, что краснеет, она испытала благодарность к полумраку комнаты.
Босой, он молча подошёл к креслу у камина и, прежде чем сесть, взял что-то с каминной полки.
Вытащив сигарету, он вернул пачку на каминную полку. Его бицепсы напряглись при этом движении. Он поджёг кончик зажигалкой, которую использовал ещё в комнате Джейка, а затем
Курение было запрещено в Саммертоне, как и любой другой источник загрязнения, не говоря уже о том, что оно наносило непоправимый вред организму курильщика, а также тем, кто находился поблизости. Это было просто неприемлемо. Но вампирам было глубоко плевать на это. Было доказано, что табак никак на них не влияет. Лейла вспомнила, что это был умный аргумент, используемый протестующими против вампиров, чтобы придать вес своему аргументу о том, что вампиры вполне способны выжить в пронизанном загрязнениями Блэкторне.
Она всегда считала курение отвратительной привычкой, но было нечто завораживающее в том, как Калеб с лёгкостью и точностью прикуривал, привлекая внимание к его сильным рукам и умелым пальцам. И когда он выпустил ровную струйку дыма через чарующие губы, она почувствовала неприятный прилив, от которого её затошнило.
Она снова взглянула на татуировку на его груди и задалась вопросом, сколько ещё татуировок у него было, отмечающих это совершенное, отточенное тело. Она молча отругала себя, но не сильнее, чем тогда, когда он обхватил рукой подлокотник кресла, подчёркивая силу своих бицепсов и предплечий, а рубашка распахнулась, открывая большую часть его гладкой, рельефной груди.
Едва заметный намёк на ухмылку на его губах, сказал ей, что он заметил её реакцию, и она мгновенно перевела взгляд на пламя.
— Ты очень тихая, — сказал он после нескольких мучительных минут.
Она не отрывала глаза от огня, отказываясь встречаться с ним взглядом. Жара только усиливала чувство клаустрофобии.
— А что тут можно сказать? Я знаю, ты не собираешься меня отпускать. Не теперь, когда ты знаешь, кто я такая.
— Тогда посмотри мне в глаза и поклянись, что не накладывала удерживающего заклинания.
Она свирепо посмотрела на него в ответ.
— Посмотри мне в глаза и поклянись, что отпустишь меня и мою сестру.
Последовала лишь легкая улыбка, но этого было достаточно, чтобы у неё внутри всё перевернулось.
— Что бы ни утверждал каждый из нас, другой не поверит. Я думаю, нам обоим нужно дождаться рассвета, чтобы узнать правду. А пока мы оба знаем, что лучше всего сохранить совместное пребывание приятным.
Она не могла не нахмуриться на лицемерие его упрёка.
— Так же приятно, как заставить мою сестру обманом уговорить меня спасти твоего брата, втыкать в меня иглы и запирать в ледяной темнице?
— Уверен, ты простишь мне отсутствие гостеприимства в данных обстоятельствах.
— Тому, что ты делаешь, нет оправдания.
Она поднесла кружку к губам и сделала как можно более размеренный глоток, снова уставившись на пламя.
Краем глаза она увидела, как он выпустил ещё одну струйку дыма. Она чувствовала, что его взгляд всё ещё прикован к ней. Огонь потрескивал в тишине.
Она притворилась, что у неё зачесалось за ухом, и убрала волосы со щеки, чтобы защититься от его пристального взгляда. Ей не следовало беспокоиться о том, как она выглядит. Это должно было быть последним, что имело значение, но она всё ещё задавалась вопросом, в каком состоянии находится — не только из-за тяжелого испытания, но и из-за бессонных ночей и переутомления, не говоря уже о плохом питании и беспокойствах последних нескольких недель.