Кровавые вороны Рима
Шрифт:
Катон смерил фракийца уничтожающим взглядом.
– Это и так понятно, и когда возникнет нужда, этот вопрос будет решен. А пока есть все основания считать, что мы удержим крепость. Провиант можно растянуть еще на десять дней и даже дольше, если урезать порции пленным. Самая большая сложность с лошадьми. Поскольку стога сена сгорели, придется довольствоваться кормом, что остался в форте.
– Что скажете, Квертус?
Фракиец задумчиво поскреб подбородок.
– В конюшнях корма хватит на три дня.
– Три дня? – переспросил Катон, делая в уме подсчеты. – Хорошо, оставьте один эскадрон на полном пайке, остальные лошади будут получать
Квертус потемнел лицом, а его офицеры стали сердито переглядываться.
– Никто не посмеет резать моих лошадей без моего разрешения, – поднялся с места фракиец.
Катон небрежно заложил руки за спину, чтобы никто не заметил, как дрожат пальцы. Фракиец бросил ему вызов в присутствии всех офицеров. Сейчас подходящий момент отстоять свои позиции, но Катон опасался, что у него недостаточно авторитета для соперничества с Квертусом. Офицеры фракийской когорты полностью подчиняются его воле. Сделав над собой усилие, он заговорил спокойным уверенным тоном:
– Я достаточно долго терпел ваши оскорбительные выходки, центурион Квертус. В следующий раз, если посмеете обратиться ко мне в том же духе, прикажу взять вас под арест, несмотря на то, что сейчас дорог каждый человек, способный оборонять крепость. По вашей вине все, находящиеся в этой комнате, подвергаются смертельной опасности… Запомните, если я отдам приказ резать лошадей, он будет немедленно выполнен без возражений. И начнем с вашей лошади. Понятно?
В комнате повисла зловещая тишина. Катон, не моргая, смотрел в глаза центуриону. Фракиец стал мрачнее тучи, однако сдержался и, скрипнув зубами, кивнул, а потом сел на скамью.
С чувством огромного облегчения Катон сделал паузу, чтобы остальные могли в полной мере прочувствовать поражение фракийца, а затем снова обратился к офицерам.
– В случае атаки противника центурион Север будет держать в резерве половину центурии за главными воротами. Центурион Стеллан возьмет пятьдесят фракийцев для прикрытия флангов и тыла крепости. Остальные станут оборонять стену, выходящую на строевой плац. Понятно? – Катон оглядел офицеров. – Вы получили приказ и понимаете свой долг. Мне больше нечего добавить, господа. Центурион Квертус, разделите своих воинов на две вахты, будете меняться с легионерами. Да смотрите, чтобы были начеку.
– Мои люди хорошо знают свои обязанности, – с кислым видом откликнулся Квертус.
– Рад слышать. – Катон кивнул в сторону двери. – Тогда по местам, господа.
Квертус с фракийскими офицерами покинули штаб, Север и Петиллий последовали за ними, а Катон знаком попросил Макрона задержаться. Закрыв дверь, Макрон вернулся к другу.
– В чем дело?
– Когда начнется штурм, не спускай глаз с Квертуса, – заговорил шепотом Катон. – После инцидента в силурской деревне трудно предугадать, на что он может решиться в разгар боя.
– Не беспокойся, друг, – натянуто улыбнулся Макрон. – Если фракиец снова возьмется играть в свои игры, то быстро поймет, что и я шутить не собираюсь. – Макрон с коротким смешком провел пальцем по шее. – С удовольствием прямо сейчас всадил бы ублюдку клинок между ребер и хорошенько повернул для верности.
– Прекрасная мысль, – многозначительно поднял бровь Катон. – Только не следует торопить события. В данный момент Квертус
– Вижу, и ты полон оптимизма, – нахмурился Макрон. – Молодец, нечего сказать.
Катон улыбнулся словам друга, радуясь кратковременной передышке, когда можно расслабиться после пережитого на собрании офицеров напряжения. Затем он надел подшлемник и шлем и стал застегивать ремешок. Макрон последовал его примеру, но справился с задачей гораздо быстрее. Заметив, как неловко Катон работает пальцами, он добродушно предложил:
– Давай я.
Отступив на шаг, Катон покачал головой, злясь на себя, что не сумел скрыть терзающую душу тревогу.
– Сам справлюсь. – И снова принялся возиться с непослушными ремешками.
– Думаешь, Каратак пойдет утром на попятную, если увидит, что брат может лишиться жизни? – осведомился Макрон.
– Не знаю, – задумался Катон, опуская руки. – Он привел к стенам Брукциума армию, преследуя две цели: рассчитаться с Квертусом за зверские набеги и освободить брата. На его месте я бы прежде всего поддержал союзников, а уж потом подумал о судьбе брата. Вот только брата у меня никогда не было, так что мне сложно представить глубину чувств, которые Каратак испытывает к Маридию.
– У меня тоже нет братьев, но думаю, я бы сначала попытался спасти брата, подвернись такая возможность, – пустился в рассуждения Макрон. – И если бы это не удалось, не знал бы покоя, пока не отомстил бы за его гибель.
– Тогда у тебя много общего с Каратаком.
Катон сам изумился неожиданно пришедшей в голову мысли. Возможно, в его словах заключается больше правды, чем хотелось бы. Определенно, Макрон и Каратак во многом родственные души, даже братья по оружию, несмотря на различие в целях, за которые они сражаются. У обоих твердые понятия о доблести и чести, оба отличаются прямолинейной честностью, о которой сам Катон мог только мечтать, понимая, что никогда таким не станет. Слишком многое он подвергает сомнению, терзаясь неуверенностью, а потому не может позволить себе роскоши идти прямым путем и точно знать, где добро, а где зло. От сознания, что ему не дано разделить чувства не ведающего сомнений Макрона, больно кольнуло сердце.
– У меня? – вскипел от негодования Макрон, – Что может быть у меня общего с этим ублюдком? Да никогда! Что за чушь! – Он протянул руку к щеколде. – Тоже мне, выдумал… Ладно надо возвращаться на стену.
Катон не успел загладить вину, так как Макрон стремительно вылетел из комнаты, бормоча под нос проклятия.
– Вот вам и воинское братство, – пожал плечами Катон, следуя за другом.
Всю ночь гарнизон Брукциума следил за подходами к крепости. Со складов принесли копья и сложили у подножия земляного вала, где уже лежали аккуратные вязанки прутьев, обильно смазанные дегтем, чтобы легко загорелись, когда придет время перебросить их через стену, чтобы осветить противника. В небольших жаровнях, расставленных вдоль внутренней стороны земляных валов, мерцал огонь, у которого пытались согреться некоторые солдаты. Отблески пламени падали на лица, окрашивая их в красноватый цвет. По сигналу из штаба сменились часовые. Звуки рога разнеслись над лагерем. Стога сена некоторое время ярко горели, освещая территорию под фортом и вражеских воинов. После полуночи огонь погас, и только кое-где в темноте вспыхивали искры.