Кровавый апельсин

Тайс Гарриет

Румянец сходит, лицо расслабляется.

– Что вы хотели бы знать?

– Какой он? Нравится ли ему в школе? Давно он учится в пансионе?

– В пансионе Джеймс второй год. Уехал перед самым тринадцатилетием. Говорит, ему очень нравится.

– А вам без него не трудно?

– Сначала было трудно, но к такому привыкаешь. Ездить туда-сюда каждый день было бы тяжеловато. Джеймс так поздно возвращался домой. Он и спортом много занимался… Не то чтобы я тяготилась его присутствием… Эдвин думал… – Мадлен

осекается.

– Что думал Эдвин? – уточняю я тихо, чтобы не напугать.

– Эдвин думал, что Джеймсу будет очень полезно опериться. Еще он думал, что я чрезмерно опекаю сына, что Джеймсу нужно учиться самостоятельности.

– Вы соглашались с Эдвином?

Плечи расправлены, подбородок приподнят – так Мадлен реагирует на вопрос.

– Разумеется соглашалась. Эдвин был абсолютно прав. Он знает, как растить мальчиков. То есть знал.

– Понятно. Вы сказали, Джеймсу нравится школа. Что ему нравится больше всего?

– Спорт конечно же. А еще там царит порядок. Джеймс любит порядок. Ему нравилось, когда жизнь шла своим чередом, когда я держала себя в руках, когда мы вовремя ужинали, и так далее.

Я делаю запись.

– Получается, временами вы не держали себя в руках?

– Постоянно держать себя в руках не удается никому. Я порой не справлялась… – Мадлен судорожно стискивает руки. – Вот еще одна причина того, почему Эдвин хотел отправить сына в пансион. Это разгрузило бы меня, и мы получали бы больше удовольствия от встреч.

Я записываю ее ответ.

– Как вы отнеслись к желанию мужа?

– Опять-таки Эдвин, наверное, был прав. Я вечно как белка в колесе. За всем следить непросто. – У Мадлен дрожит голос.

– За чем вам приходится следить? Чем вы заняты? – Я старательно сдерживаю эмоции.

– Помимо спортзала, пилатеса и сбора средств для галереи? Я стараюсь заниматься собой. Эдвин не позволил бы… – Мадлен снова не договаривает.

Я дергаю пояс юбки, чувствуя, как она впивается мне в бок. На пилатес времени хронически не хватает – вот в чем проблема моей семейной жизни. Я перечитываю свои записи. Пора закрутить гайки.

– Мадлен, расскажите, как складывались ваши отношения с Эдвином в последнее время?

– Что именно вы хотите знать?

– Вы ладили? Много времени проводили друг с другом? Эдвин часто бывал в отъезде? Такие вещи.

– Разумеется, он часто бывал в отъезде. Он каждую неделю летал в Нью-Йорк.

– Каждую неделю? В самом деле часто, – говорю я.

– Так вы не знаете, как работают в Сити? Для топ-менеджеров это совершенно в порядке вещей, – ледяным тоном заявляет Мадлен, выпрямившись.

Замерзнув, я плотнее запахиваю жакет костюма от «Хоббс». Пусть он не от кутюр, зато куплен на свои кровные. Зубы Мадлен показывает мне впервые, и я представляю ее с ножом в руках, склонившейся над

бездвижным телом мужа. Тут она вздыхает, сутулится, и страшный образ тает.

– Чем вы занимались в отсутствии мужа? – спрашиваю я.

– Тем, о чем я вам уже рассказывала. Я собиралась провести благотворительный обед в пользу галереи, а это дело хлопотное, – поясняет Мадлен.

– Какой галереи?

– «Фитцгерберт» в Челси. Правительство им почти не помогает, вот и приходится рассчитывать на спонсоров. Такие мероприятия очень важны.

– Галереям помогать интереснее, чем людям? – спрашиваю я, не сдержавшись.

– По-моему, это к делу не относится, – вмешивается Патрик.

Я улыбаюсь ему, потом Мадлен:

– Просто хочу получить максимально полное представление. Мадлен, если исключить роковой уик-энд, вы назвали бы свои отношения с Эдвином хорошими?

– Мне так казалось. Поэтому меня шокировало его желание развестись. – Мадлен нервно переплетает пальцы и не сводит с них глаз.

– Как думаете, почему он так поступил?

– Я не знаю! – Мадлен закрывает лицо руками, опускает голову и начинает всхлипывать.

Хочется спросить, не завел ли Эдвин интрижку, но она продолжает плакать – громкие, душераздирающие всхлипы доносятся будто из самого сердца.

– Эдвин погиб, погиб, и я не знаю, серьезно он говорил или мы могли все исправить. Это я виновата, я, только я…

Неловко даже Патрику – он ерзает в кресле и будто хочет обнять Мадлен, но в итоге поправляет документы и переклеивает стикеры, упорно не поднимая головы.

В гостиную без стука врывается сестра Мадлен.

– Вам лучше уйти! – заявляет Фрэнсин. – Видите, она больше не может.

– У нас есть еще несколько вопросов, – говорю я чисто для проформы, не сомневаясь, что нас выставят.

– А мне все равно! Зададите их в следующий раз. На сегодня хватит.

Я убираю блокнот в сумку и встаю. Патрик делает то же самое.

– В скором времени мы приедем снова – на следующей неделе. Для защиты Мадлен нам очень важно иметь полное представление о случившемся и о том, что тем событиям предшествовало.

– Хорошо. Очень хорошо, но не сегодня. На сегодня хватит. Теперь мне несколько часов ее успокаивать, а времени нет. – Фрэнсин кладет руку сестре на плечо и легонько встряхивает: – Тс, Мадлен! Скоро дети вернутся.

Мы с Патриком уходим, уже у ворот вызываем такси, в молчании добираемся до вокзала и едва успеваем на лондонский поезд.

Глава 5

– Я, пожалуй, выпью. Ты будешь? Джин?

Я киваю, Патрик уходит искать вагон-ресторан. Чувствую себя опустошенной, в ушах звенят всхлипы Мадлен. Мы провели с ней только полтора часа, а кажется, что куда больше.