Кровное родство. Книга вторая
Шрифт:
Шагая по скрипучей снежной крупке, покрывавшей летное поле, Энгус добрался до насквозь пропахшего табачным дымом автобуса, ожидавшего пассажиров этого рейса, чтобы довезти их до здания аэропорта. Во избежание задержек Энгус путешествовал только с ручной кладью, но дежурных таможенников оказалось слишком мало, так что прошло добрых сорок пять минут, прежде чем он оказался у своего черного „даймлера", припаркованного у входа в аэровокзал. До начала собрания оставалось совсем немного времени, но Энгус еще мог успеть.
В розовой кухне Клер страстно рыдал голос Марии Каллас: „In mia man' alfin' tu sei'". [6]
– Я хочу, чтобы ты села и мы бы серьезно обсудили все это, Клер.
– Если люди берут на себя труд добираться ко мне за хлебом на велосипеде по снегу, – сказала Клер, надевая рабочий фартук, – я буду обслуживать их, как обычно.
– Но твой проклятый благоверный приедет к вечеру! Я хочу получить от тебя ответ до его появления.
6
Наконец-то ты в моих объятиях (итал.). – Прим. пер.
Клер окинула его любящим, но в то же время исполненным решимости взглядом.
– Может быть, я сумею ответить тебе вечером, – спокойно проговорила она, – но может статься, что и нет. Мы вместе уже два года, и все это время мы делили хлеб, надежды, заботы… моего сына, мою постель. И все это время я любила тебя – даже тогда, когда на тебя „находило" и тебе не нужен был никто: ни я, ни кто-либо другой. Я любила тебя, и ты знал это – все время. А я знала, что и ты любишь меня – даже когда было не слишком-то похоже, что это так.
– Тогда почему же ты не можешь сказать, что выйдешь за меня?
– Потому что на протяжении всего времени, что мы вместе, я никогда не чувствовала тебя по-настоящему своим. Ты вел себя, как более или менее прирученный зверь: мог месяцами находиться рядом, потом внезапно, в один прекрасный день, взять и исчезнуть. Убежать назад, в свои дикие леса – или уж не знаю, нуда там уводят тебя твои демоны… Но сейчас ты боишься, не хочешь потерять меня – и я этому очень рада. Я не хочу, чтобы ты потерял меня. Но все-таки принять твой ультиматум не могу: уж слишком много обстоятельств приходится принимать во внимание. Ты и наши чувства друг к другу бесконечно важны для меня, но за то время, что я прожила в ожидании твоего решения – чего же ты все-таки хочешь, я стала сильнее, уверенней в себе и теперь четко сознаю, что сама должна решать, как мне жить и что мне делать. Сейчас мне нужно время. Я не могу быстренько решить все к вечеру.
– Что ж, прекрасно. Сколько времени тебе нужно?
– Не знаю. Может быть, я приму решение завтра, а может быть, через неделю. А может, через месяц, через полгода. Пойми, все это слишком важно для меня, и поэтому я не собираюсь решать все в два счета. Надеюсь, ты даешь мне столько времени, сколько нужно, и не будешь давить на меня. А еще надеюсь, что ты знаешь, что я действительно люблю тебя, Дэвид.
– Как же мне верить в это, если ты не хочешь сказать „да"?
– Ты знаешь, Дэвид, что мне хорошо с тобой. Мне нравится делать что-то вместе с тобой, учиться у тебя… да и просто быть с тобой в постели. – Взгляд ее приобрел мечтательное выражение, и она обхватила себя руками за плечи. – Не могу представить себе ничего прекраснее, чем прижаться к тебе под нашим лоскутным одеялом, там, наверху, и знать, что на улице идет снег.
– А как ты будешь чувствовать себя, если однажды вот так проснешься, а теплое тело рядом с тобой окажется Сэмом? Ты должна решить, кто тебе нужен: я или этот супермен с квадратной челюстью, который прокладывает себе путь с помощью кулаков.
Клер медлила с ответом. Когда они увозили Элинор, она вдруг поймала себя на том, что ее почти непреодолимо влечет к Сэму – такому мужественному, решительному, предпочитающему сначала нанести удар, а уж потом разбираться, с кем имеет дело. А теперь, когда двое мужчин боролись за нее, она чувствовала себя средневековой дамой с белоснежными руками, закутанной в дорогое покрывало. К ее удивлению и досаде, это доходящее чуть ли не до кровопролития соперничество за ее руку наполняло ее душу тайным торжеством, ощущением собственной власти – и одновременно вины, возбуждало и будоражило каждый нерв.
Повернув голову от печи, Клер пристально посмотрела на Дэвида и сказала:
– Во всем этом деле есть еще одна сторона.
– Джош привязан ко мне, ты же знаешь, и я тоже все больше привязываюсь к нему, – ответил Дэвид. – Честно говоря, меня сильно задело, что он…
– Побежал прямо к отцу? Так ведь и на меня он не обратил никакого внимания, – грустно заметила Клер. – Джош любит отца, независимо от того, заслуживает ли, по моему мнению, этого он или нет. И я рада, что он так верен Сэму, – хотя мне это и больно.
– Так, значит, это Джошу решать, с кем ты проведешь всю оставшуюся жизнь? – воскликнул Дэвид. – А что же будет с тобой через двенадцать лет, когда он уйдет от тебя, причем даже не оглянувшись на прощание, чтобы начать жить собственной жизнью, со своими делами, со своими друзьями, со своими интересами? Как ты будешь чувствовать себя тогда, когда, проснувшись в темноте, протянешь руку, чтобы нащупать теплое тело рядом?
Клер почти упала на стул. Вот что делало еще решение таким сложным. Имя ее долга – Джош. А сердце ее – с Дэвидом. Если она вернется к Сэму, а у них снова ничего не получится? На миг ей припомнилось, какой была ее жизнь до встречи с Дэвидом.
Нет, лучше не думать об этом! Для нее жизнь уже никогда, никогда, никогда не станет такой, как прежде. Она будет решать за себя сама и только сама, не уступая никому этого права: ни Сэму, ни Дэвиду, ни ному бы то ни было.
Что-то ей не очень верилось, что Сэм действительно собирается начать жизнь с новой страницы.
Однако, если он не намерен этого делать, чего ради примчался сюда, как он говорит, „через полшарика"? И наверняка это было непросто – Клер знала, в какой четкий график втиснута вся его жизнь. Но он бросил все, чтобы увидеть ее, чтобы помочь в решении проблем, касающихся ее и ее семьи. Нет, это серьезно.
Душа Клер разрывалась пополам, в голове все смешалось.
– Нет, это бесполезно, – беспомощно проговорила она наконец. – Я снова и снова мысленно прокручиваю все „за" и „против", и всякий раз оказывается, что я тан и не сдвинулась с места.
Дэвид рывком застегнул „молнию" на своей плотной бордовой куртке, подхватил с соседнего стула толстые перчатки на овчинном меху и твидовую кепку.
– Когда что-нибудь решишь, сообщи мне.
– Ты придешь вечером? – тревожно спросила Клер, поднявшись и подойдя к нему.