Круг перемен

Богданова Ирина

Только выгнал Пеструху, как кузнецова Бурёнка затрясла рогами на тёлку тётки Василисы Шубниковой. Василис в селе было три, и их различали по мужьям: у одной шубник, у другой возчик, а третью, не замужнюю, родители с рук сбыть не могут, такая ленивая уродилась.

Пока разгонял коров, онучи в лаптях насквозь промокли, хоть отжимай. Матвейка переступил застывшими ногами и с тоской поглядел на тучи, которые застелили солнце, словно серая мешковина. Видать, сегодня тепла не жди. Порыв ветра прогулялся по тощему телу и парусом надул рубаху на спине. И до обеда ещё далеко.

В заплечной торбе у Матвейки

лежали краюха хлеба и луковица, а если дядька Па-нас уснёт, то можно будет тайком надоить у какой-нибудь коровёнки пару глотков молока. Грех, конечно, но есть-то хочется, аж живот сводит. Маманя узнала бы, что он чужое молоко, как котёнок, лакает, сказала бы: «Бог накажет». А где Он, этот Бог? Если бы был Он добрый да могучий, разве бы смотрел, как ребятишки от голода маются или помирают от лихоманки? Разве же допустил бы коня к бате, чтоб тот ему голову размозжил? Вот и выходит, что нет того Бога и в помине, а если и есть, то помогает богатым, чтоб те ещё богаче становились, а бедняков с неба не видно: слишком мелкие людишки.

От холода и голода очень хотелось заплакать. Так, чтоб уткнуться головой в мамкины колени и всхлипывать всласть, пока её рука оглаживает вихры. Но мужикам реветь не положено, стыдоба одна, да и страшно делается, коли мужики плачут. Матвейка однажды видал, как плакал отец, хороня младшую сестрёнку. Кто ж знал, что вскорости и самого батю на погост снесут под дикие вопли матери и заунывный стон ветра в печной трубе.

– Мотька, подь сюды, пострел окаянный! Не дозовёсси тебя!

Матвейка вздрогнул и со всех сил дунул к дядьке Панасу. Тот силился поправить жердину изгороди и ругался непотребными словами на чём свет стоит.

Имение купчихи Беловодовой,

1903 год

Удивительная штука электричество! Интересно, откуда оно берётся? Говорят, со специальной станции. Непостижимо! Марфа повернула медную рукоятку, и лампа на столе засияла ровным жёлтым светом, словно полная луна в зимнюю ночь. Неделя, как в контору провели линию, а ощущение чуда не проходит. В имение бы электричество, да никаких денег не хватит тянуть провод на столбах двадцать вёрст от города. Придётся по старинке довольствоваться газовыми рожками.

Марфа раскрыла сафьяновый переплёт и сделала пометку в записной книжке: надо дать распоряжение управляющему купить акции электрической компании: не пройдёт и пары десятков лет, как вся страна огнями засияет. Говорят, в Санкт-Петербурге уже на улицах фонари поменяли с газовых на электрические. Красота, наверное! То-то людям радость, ведь фонари, как и солнце, для всех светят. Им без разницы: что царь, что нищий на паперти.

«Зачем стараюсь? К чему доходы множу?» – Марфа подпёрла рукой щёку и горько хмыкнула. Отписать имущество в казну? Так после её смерти чиновники разворуют всё до последней нитки, уж кто-кто, а она ту шатию-братию хорошо успела изучить. Стипендию для студентов учредила, приют для вдов построила и содержит, амбулатории в деревнях открыла, больнице взнос сделала… Но на сердце камень как лежал, так и лежит думами о том, что не рад был бы батюшка нажитое в чужие руки отдать. Да ещё и не угадаешь, честные

те руки или вороватые. Давеча послала чек в гимназию – передать усердному ученику из бедноты, а вскорости донесли, что сто призовых рублей директор своему сынку-лоботрясу вручил.

Думы тяготили, мешая день с ночью. Годы-то лебедями летят! Вон уже и седина в волосах, и морщин достаточно. Не успеешь оглянуться, как старость на порог ступит, а встречать-то её и не с кем. Хоть бы братец был или сестрица. Да не дал Господь.

Хотя…

Марфа достала из бюро листок бумаги, окунула перо в чернила и принялась убористым почерком писать поручение своему стряпчему с просьбой исполнить его немедленно.

Санкт-Петербург,

2017 год

Коммунальная квартира не очень подходящее место хранить секреты: все обитатели знают, кто из них предпочитает мыться хозяйственным мылом вместо шампуня, кто пытается сохранить на лысине последние волосы и мажет голову репейным лосьоном, у кого какое бельё и что будет в каждой кастрюльке на обед и ужин.

Сегодня соседка варила рыбу. С недавнего времени она взяла привычку питаться рыбой три раза в неделю – в понедельник, среду и пятницу. Густой запах, сдобренный лаврушкой и перцем, растекался по коридору и просачивался под дверь.

– Опять развела вонищу, войти невозможно! – По коридору протопал кряжистый жилец из третьей комнаты. Тот, у которого лысина.

– А тебе что, завидно, что ли?! – выкрикнула из кухни соседка. – Хочу – и варю. У тебя не спросила!

Анфиса распахнула форточку и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь поймать губами свежий весенний воздух. Со двора на запах рыбы отреагировала и затявкала маленькая лохматая собачка на длинном поводке. Хозяйка стала ей выговаривать что-то насчёт плебейского вкуса и что сухой корм гораздо лучше, но собачка обиженно стригла ушами и продолжала крутить носом, пока её не увели в парадную.

«Тебя бы кормить только сухим кормом», – мысленно пожелала хозяйке Анфиса и тут подумала, что сама лично не отказалась бы сейчас даже от сухого. Расфасовывая продукты на работе, она часто оставалась голодной. Пока работаешь, аппетита нет, а дома не хочется лишний раз показываться на общей кухне.

Её отвлёк телефонный звонок. Это уже в третий раз звонила подруга по команде Оля. Окунаться в прошлую жизнь было тягостно, словно, с трудом выплыв на поверхность, вновь лезть в омут с головой. Со вздохом Анфиса взяла телефон.

– Анфис! Ты?! – Олин голос бил в уши весёлым энтузиазмом. – Я тебе звоню-звоню, а ты не отвечаешь. И в соцсетях тебя нет! Совсем забыла подруг. А мы о тебе помним.

– Я тоже помню о вас, девочки! – Анфиса постаралась придать голосу бодрости, как бывало, когда концентрировалась перед трудным стартом.

– Представляешь, Танька Веденеева выходит замуж и бросает спорт! – залпом выпалила Оля и замолчала, ожидая ответной реакции.

Веденеева была главной соперницей Анфисы, и бросить спорт точно не входило в её планы. Сразу вспомнились последние тренировки, когда тренер, срывая голос, орал перед финишной чертой: