Круг
Шрифт:
Одна из застекленных дверей открылась, и на террасу, защищенную от непогоды плоской бетонной крышей, вышел человек.
— Кто вы?
— Майор Сервас, уголовная полиция. — Сервас достал значок и начал подниматься по ступеням. — Вы Поль Лаказ?
Мужчина улыбнулся.
— Собственной персоной. Не смотрите телевизор, майор?
— Вообще-то, нет. Но я только что слушал ваше выступление по радио, и оно показалось мне очень интересным.
— Что вас сюда привело?
Сервас укрылся от дождя и взглянул на хозяина дома. Сорок лет. Среднего роста, крепкий, по виду — в хорошей физической
— Вы не догадываетесь?
Взгляд политика стал чуть менее дружелюбным.
— Клер Дьемар, — подсказал Сервас.
Депутат на мгновение застыл — как окаменел.
— Что-то случилось, дорогой? — произнес женский голос у них за спиной.
— Не волнуйся, милая, этот господин из полиции, он расследует убийство, и поскольку я депутат Национального собрания от нашего города…
Лаказ бросил на сыщика выразительный взгляд. Женщина вышла на террасу, и Сервас увидел, что на ней парик, повязанный сверху платком. Бровей на лице не было — точнее, были, но нарисованные черным карандашом. Даже серый сумрак дождливого дня не мог скрыть, как плохо она выглядит, хотя когда-то наверняка была очень красива. Они обменялись рукопожатием, и Сервас машинально отметил про себя, какая невесомая у нее ладонь. Болезнь забрала силы, высосала всю энергию.
По глазам женщины он понял, что рак почти победил, и ему вдруг захотелось извиниться и уйти.
— Ужасная история, — сказала она. — Очень жаль эту бедняжку…
— Я не отниму много времени… — Сервас почти извинялся. — Простая формальность.
— Давайте пройдем в мой кабинет, майор, там будет удобней, — предложил Лаказ.
Мартен кивнул, хозяин дома знаком указал ему на пол, и сыщик послушно вытер ноги о половичок. Они вошли в дом и попали в гостиную, где на плоском экране большого телевизора шел черно-белый фильм. Без звука. Сервас заметил бутылку виски на барной стойке и два недопитых стакана на журнальном столике. В коридоре горел яркий свет, на стенах не было ни картин, ни украшений, а на другом конце ночь заглядывала внутрь через стекло. Лаказ толкнул дверь, и они оказались в кабинете — просторном, суперсовременном и удобном. Стены цвета эбенового дерева были увешаны фотографиями в рамках.
— Садитесь.
Лаказ прошел за свой стол и тяжело опустился в кожаное кресло. Стул, предложенный Сервасу, был сделан из хромированных трубок и тонкой кожи.
— Никто не предупредил меня о вашем визите, — сказал депутат, утратив всю свою учтивость.
— Это экспромт.
— Ясно. И что же вам нужно?
— Вы сами знаете.
— Ближе к делу, майор.
— Клер Дьемар была вашей любовницей.
Лаказ не сумел скрыть удивления: Сервас не спрашивал — утверждал.
— Кто вам сказал?
— Ее ноутбук. Кто-то не поленился и тщательно вычистил оба почтовых ящика — рабочий и домашний. Глупый и бессмысленный поступок, если хотите знать мое мнение.
Взгляд Лаказа выражал полнейшее недоумение. Ни в чем не виноват или безупречно притворяется?
— «Тома девятьсот девяносто
— Я ее любил.
Ответ, короткий и прямой, застал Серваса врасплох. Судя по всему, Лаказ практикует откровенность во всех областях жизни. Искренний политик? Мартен был не настолько наивен, чтобы поверить в существование хотя бы одного подобного субъекта.
— А как же ваша жена?
— Сюзанна больна. Я люблю жену, майор. И Клер любил. Полагаю, вам трудно это понять.
Все та же пресловутая откровенность. Сервас никогда не доверял людям, бравирующим своей правдивостью.
— Вы «обнулили» почту Клер Дьемар?
— О чем вы говорите?
— Ответьте на вопрос.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Ладно. Тогда ответьте на сакраментальный вопрос.
— Вы шутите, майор?
— Вовсе нет.
— Я не обязан ничего говорить.
— Конечно, но мне бы очень хотелось услышать ваш ответ.
— Разве вы не должны были запросить санкцию у судьи, прежде чем беспокоить нас с женой в столь поздний час? Думаю, вы слышали о депутатской неприкосновенности?
— Конечно.
— Значит, вы беседуете со мной как со свидетелем?
— Именно так. Небольшая дружеская беседа…
— Которую я могу в любой момент прервать?
Сыщик кивнул.
Политик выдохнул и откинулся на спинку кресла.
— Назовите время.
— Пятница. Между семью тридцатью и девятью тридцатью вечера.
— Я был здесь.
— Один?
— С Сюзанной. Мы смотрели фильм. Она, знаете ли, любит американские комедии пятидесятых годов. В последнее время я делаю все, чтобы ее жизнь стала хоть чуточку… терпимей. В пятницу… подождите, сейчас… кажется, мы смотрели «Римские каникулы», но лучше уточнить у Сюзанны. Если возникнет необходимость, она даст свидетельские показания… Но пока речь об этом не идет, не так ли?
— Пока — нет.
— Я так и думал.
Они напоминали двух боксеров на взвешивании. Лаказ оценивал сыщика, примеривался к нему. Политику нравилось иметь дело с равными противниками.
— Расскажите мне о ней.
Сервас намеренно выбрал местоимение. Он знал — по собственному опыту, — какую странную реакцию может спровоцировать слово в мозгу влюбленного мужчины.
Взгляд Лаказа затуманился. Туше. Боксер пропустил удар.
— О господи… она… она… то, что говорят, правда? — Депутат пытался подобрать слова. — Что она умерла… что ее связали… утопили… О черт, меня сейчас вырвет!
Депутат вскочил и кинулся к двери, но опомнился и застыл в центре комнаты, как боксер, рухнувший на канаты после пропущенного удара, потом вернулся и сел в кресло. «Не хватает только ведра с водой и секунданта с полотенцем…» — подумал Мартен.
— Прошу прощения. Нервы… — Лицо депутата стало землисто-серым, на лбу выступила испарина.
— Да, — мягко произнес Сервас, отвечая на вопрос собеседника. — Всё правда.
Лаказ так низко опустил голову, что почти коснулся лбом бювара. Он поставил локти на письменный стол и прикрыл затылок сплетенными пальцами.