Кругами рая
Шрифт:
В тот момент, когда Алексей подошел к дому Тамары Ильиничны, беспаспортного Анисьича увозили. Смотреть на него было больно. Рот без зубных протезов придавал лицу посмертный вид, отчего живые глаза казались чьим-то недосмотром. Слезы текли, не нуждаясь в мимике плача. Уже с милицейской пятерней на затылке Анисьич вдруг вздернул голову, заметил Алексея и, казалось, хотел что-то прокричать шутку или отчаянный афоризм, – что в таких случаях полагается? Опыт у него был, да и детективов с Тамарой Ильиничной насмотрелся долгими вечерами. Но пятерня помогла его голове просунуться в машину, и Анисьич успел только икнуть. Тамара Ильинична плакала. Все молчали. Улыбался один детский фольклорист, прислонив
– А ты что, Николай Федорович, светишься? – зло сказал Женька. – Рад, что тебя не подозревают? По возрасту не подходишь.
Улыбка на лице Рудницкого тут же сморщилась, тем самым подтвердив, что это была не улыбка, а проявление крайнего недоумения и сострадания. Он вскинулся, как оскорбленный офицер, и пронзительно просвиристел:
– Да, молодой человек, я вне подозрений. А вот про вас Даша часто говорила, что вы ее хватаете за проблемные места. – Огорченный, видно, тем, что, защищаясь, оказался в роли доносчика, старик выкрикнул совсем уж некстати: – И возраст мой тут ни при чем.
На его младенческом черепе ветер шевелил редкие белые волоски. Наталья Сергеевна крепко прижала мужа к себе, так что тот на мгновенье оторвал ноги от земли, видимо, почувствовав себя пакетом. С ненавистью глядя на доктора, она произнесла чревовещательным голосом:
– Мышь рыжая!
Все, включая толстого мышонка, нервно уставились под ноги друг другу. Ситуация готова была перерасти в комическую, но Алексей чувствовал, что, по крайней мере, надрывный артистизм балерины достоин лучшей награды, да и старика, с готовностью принявшего образ пакета, было жалко.
– Женя, извинись! – сказал Алексей.
– За что? Это она меня оскорбила, – наконец опомнился Женька.
– Мне придется дать тебе в морду.
– Да что такое? Ну хорошо, – доктор одернул на себе вельветовую жилетку, после чего придал лицу выражение честного раскаяния. – Простите. Я сказал неосторожно.
– Тут же он повернулся к Алексею, уже уводившему его под руку: – В конце концов, я только констатировал!Объявление об утерянных зубных протезах было подшито к документам и сразу обрело тяжесть улики. К тому же Анисьич, ослепленный собственной безвинностью, продолжал вдохновенно наговаривать на себя, рассказывая о борьбе с ведьмой, которая оголяла перед ним русалочьи груди. Какой-то парнокопытный при этом якобы больно щелкал Анисьича по затылку и ржал по-козлиному. Мифологическая эклектика, разумеется, никого не смутила, отсутствие следов от копыт на предполагаемом месте битвы в протокол, даже смеха ради, не внесли, а вот порванный лифчик приобщили, и Дашина тетка, с которой та жила в поселке, признала в нем родственный атрибут.
Вскоре, однако, Алексей понял, что в глазах милиции Анисьич не самый почетный претендент на роль преступника, арестовали его, скорее всего, за анонимность проживания, основным подозреваемым был он, Алексей Гринин. Да и как, действительно, Анисьич в таком состоянии мог совершить насилие, убить и закопать труп? А именно эта версия и разрабатывалась.
Допрос шел в комнате Тамары Ильиничны. Телевизор, как ему и рассказывали, был накрыт пикейным одеялом, рядом стоял таз с водой. Они со следователем разместились за круглым столом. Следователь раскладывал бумаги с таким предвкушающим причмокиванием, как будто готовился к обеду.
Алексей то и дело пытался увидеть в незакрытом краешке экрана свое отражение, это должно было придать разговору хотя бы оттенок смысла. Но увидеть себя он при всем желании не мог. В том месте шло закругление стекла, и в нем отражалась совсем другая часть комнаты. Зациклившись на этой обреченной попытке, весь допрос Алексей прослушал как бы со стороны, включая
По какому праву он жил на даче, с хозяином которой не знаком? Почему отключил мобильник? Куда ездил вечером? Кто может подтвердить его присутствие в городе? Во сколько вернулся? Есть ли свидетели?
Дверь Алексей оставил незакрытой, и досмотр дома тоже привел к неблагоприятным для него результатам. Подозрительным казалось все: и манера пить маленькими емкостями, и то, что два шкалика стояли неоткупоренными. Интересовались, на какой предмет он зазывал в гости незнакомых ему людей, которых без разграничения полов и возраста называл «малыш»? Но все это было, так сказать, только фоном, событие же преступления подтверждала найденная у крыльца записка.
В показаниях по этому вопросу Алексей путался больше всего.
– Записка была вложена за ленточку шляпы.
– Зачем вы подошли к шляпе? У вас было оговорено место для передачи писем?
– Да нет! Под шляпой жила ящерка. Я хотел проверить…
– Почему вы решили достать и прочитать записку, если не были уверены, что она обращена к вам?
– Из любопытства.
– Перескажите содержание записки.
– Понятия не имею.
– Вы читали записку?
– Да. То есть нет.
– Вы уж как-нибудь определитесь: да или нет?
– Я прочел только начало. Какое-то любовное признание.
– Допустим. В таком случае было бы логично, как только вы обнаружили, что послание обращено не к вам, положить его на место. Вы же бросили записку у крыльца. Чем вы объясните свое поведение? Вы уже были пьяны?
– Послушайте, ну кому в этом инвалидном приюте можно объясняться в любви? Записка наверняка пролежала там многие годы, может быть, уже и на свете нет ни той, которая писала, ни того, к кому писала. Наверное, какая-нибудь поклонница любимому артисту.
Видно было, что следователь получает удовольствие от этого романтического, неумелого вранья насильника и убийцы. Дашин почерк был к этому времени установлен, найдена и тетрадь, из которой та вырвала лист.
– Значит, вы утверждаете, что не дочитали записку и не знали, что потерпевшая назначает вам свидание в двадцать три ноль-ноль справа от водопада? Между тем именно в это время вас на даче не было и вы отправились неизвестно куда в проливной дождь.
– Известно куда. Я же сказал.
– Нам не известно.
– И дождь пошел позже.
– Позже чего?
– Когда я уезжал, дождя не было. В вагоне было солнце.
– У вас сохранились билеты после столь короткого вояжа? Вы ведь взяли, наверное, сразу и обратный?
– Да не собирался я возвращаться!
– Следовательно, в городе что-то случилось, в силу чего вы тут же вернулись? Что?
– Какое вам дело до этого? Преступление, если оно и произошло, произошло здесь, а не в городе.
– Билет! – закричал следователь.
Билетов у Алексея не было. Но именно безвыходность ситуации помогла ему найти, как выяснилось, единственно правильный вопрос:
– Ас чего вы, собственно, взяли, что письмо написано мне? Шляпа рядом с домом – это еще не доказательство.
Он, конечно, не мог поручиться, но в письме, сколько он помнит, не было обращения. На свое имя он бы и в том, не вполне адекватном состоянии отреагировал.
На этот конкретный момент Алексею Г. Гринину, как он был почему-то записан в протоколе, повезло. Случайно он обратил внимание на слабое место в цепочке доказательств. Ни имени, ни фамилии его в письме не было, о чем следователь ему, конечно, не сообщил, но и задерживать не стал, ограничившись подпиской о невыезде.