Круглая печать
Шрифт:
— Недалеко, — ответил Кудрат.
— Вот кажется недалеко, а идти туда часа три, потому что прямой дороги нет. В том домике один человек живет, у него сын милиционер, иногда приезжает к отцу. Хорошие люди.
«Зачем старик это говорит? Неужели нарочно?» — подумал Кудрат и поглядел на старика. А старик невозмутимо продолжал:
— Вот дойдем до Двенадцати ключей, я тебе дорогу оттуда покажу, чтобы ты и ночью не сбился. А сейчас идти нельзя, они хватятся. И меня могут убить. Да и неизвестно, приехал ли милиционер. Правда, он
Старик говорил так, будто они с Кудратом давно уже договорились о его побеге и вообще были самые близкие друзья.
— А короткой дороги в Ташкент сейчас, может быть, и нет. Ты через висячий мост шел?
Кудрат кивнул.
— Ну вот, после этого дождя моста, может, и нет уже.
— Спасибо, — сказал Кудрат, — большее вам спасибо.
Они шли по зеленой мокрой траве, из которой в разных местах, как спины спящих животных, поднимались серые корявые камни. Меж невысоких кряжистых деревьев прямо из земли били струи хрустально прозрачной воды.
— Вот Двенадцать ключей, — сказал старик. — Их здесь не двенадцать, но почему-то назвали Двенадцать, так оно и осталось… Найдешь сюда ночью дорогу? Сегодня луна большая будет. Теперь смотри: отсюда пойдешь левее, спустишься к речке. Это сегодня после дождя она такая бурная, к вечеру совсем мелкая будет. Перейдешь на ту сторону. Видишь? Если до вечера доживем, — сказал старик, — сегодня не в юрте спать будем.
Кудрат сначала пригоршнями зачерпнул воду, умыл лицо, напился, потом наполнил ведро, и они пошли обратно.
— Тебе не тяжело? — спросил старик. — Когда устанешь, скажи. А то у меня и впрямь поясница болит.
— Что вы! — сказал Кудрат. — Я по Ташкенту два ведра с молоком носил.
2
Еще накануне учитель Касым занялся школьным садом. Ему все нравилось в Кум-кишлаке: и то, как встретил его внук Сабир-ходжи, и правнуки старика — четверо черноглазых мальчишек, но больше всего ему понравилась школа, и даже не сама школа, а школьный сад. «Эх, если бы нам в городе при каждой школе такой сад иметь!» — думал он.
— Двадцать одна яблоня, четыре урюка, восемь груш и одиннадцать слив да еще виноградник, — рассказывал Алимджан. — Раньше это был загородный дом вашего ташкентского Усман-бая, а теперь детишкам отдали.
Учитель Алимджан был в школе директором, завучем, учителем и сторожем. Если появлялась нужда что-либо отремонтировать, помогали все жители села, а мелочи по хозяйству делали ученики.
— Завтра на рассвете, — сказал Алимджан, — нам воду дают для поливки сада. Я встану пораньше.
— Давайте вместе пойдем, — предложил отец Садыка. — Что может быть приятней, чем поливать сад…
Он стоял босиком в закатанных до колен брюках, с кетменем в руках и смотрел, как от самодельного шлюза по высохшему и растрескавшемуся руслу арыка медленно ползла мутная вода. Вот она уже совсем рядом, уже холодит ступни,
Сухая земля под ногами сразу превратилась в скользкую глину. При каждом движении она облепляла ноги, проползала меж пальцев. Учитель Касым кетменем подправлял края арыка, маленькую запруду и думал о том, что игра с водой доставляет ему такое же удовольствие, как в детстве. Недаром, наверно, две противоположные стихии — огонь и вода — всегда притягивали к себе людей своей извечностью. Недаром, наверно, люди могут так долго смотреть на текущую реку или горящий костер.
Появилось солнце. Сад наполнился школьниками, прибежавшими помогать своему учителю.
«Как хорошо, — подумал отец Садыка, — что я послушался старика и уехал из города! Пусть они там сами — и Таджибеков, и следователь, и милиционер Иса, и этот в кепке…»
И только он это подумал, как увидел, что по дороге к кишлаку движется до странности знакомая фигурка.
«Не может быть! — про себя решил учитель Касым. — Откуда он здесь может появиться? И потом, ведь утро».
Из кишлака навстречу мальчику ехала арба. Мальчик что-то спросил у арбакеша. Тот остановил лошадь, переговорил о чем-то с мальчиком, и мальчик пошел в сторону школы. Это был Садык, сомнений не оставалось.
Отец отбросил кетмень в сторону и побежал ему навстречу.
3
Бухгалтер Таджибеков в это утро тоже занимался поливкой, он поливал свой двор. В левой руке он держал ведро и быстрыми, частыми движениями кисти правой руки расплескивал воду по земле. Жена уже поставила самовар, и горьковатый дым стлался по двору.
Таджибеков изредка неприязненно поглядывал на жену. Неужели она не может понять, что не его это дело поливать двор! Разбудила бы Азиза, пусть с утра потрудится.
— Дрыхнет еще? — спросил Таджибеков.
Жена как будто ждала этого вопроса.
— Вы всю свою жизнь отдаете гостям, — сказала она, — у вас только с гостями радости и горести, а о своем единственном сыне думать не хотите.
Таджибеков не позволял жене так с ним разговаривать, но, видимо, сегодня у нее веские причины.
— А в чем дело? — спросил он.
— Я вчера хотела вам сказать, — жена не меняла тона, — но у вас гости, дела, вы большой человек, к вам не подступись, а ребенка вашего убивают.
— В чем дело? — повторил Таджибеков.
— Уличные мальчишки убивают вашего ребенка…
— Подрался, что ли?
— Ему вчера три зуба выбили, — сказала жена. — Посмотрели бы, какая у него губа!
Только этого не хватало Таджибекову! Ему было совсем не до сына в эту минуту, слишком тяжелые заботы обрушились на него в последние дни, но сын все-таки единственный.
— За что? — спросил Таджибеков.
— Как за что? Ни за что. Из зависти. Вы же знаете, как нам все завидуют.