Круглая печать

Икрамов Камил Акмалевич

Ей ни разу не приходилось видеть больного бешенством, но она знала, какая это страшная болезнь. Она знала также, что скрытый, инкубационный период продолжается обычно месяц-полтора, но в учебнике были описаны случаи, когда скрытый период продолжался всего пятнадцать, а то и двенадцать дней.

— Вы должны завтра же пойти на пастеровский пункт, завтра же с утра, и попросить, чтобы вам начали у-уколы.

— Мне делают. Уже несколько уколов сделали. Только я не знаю, поможет ли.

Лера попросила показать место укуса. Несколько смущаясь, Саидмурад все же закатал штанину и показал ногу, на которой уже не осталось почти никаких следов. Лера осматривала ее очень внимательно, ощупывала,

спрашивала, не больно ли, и Саидмурад, который начал было успокаиваться, опять встревожился.

— А вы убеждены, что собака бешеная? — спросил Талиб. — Она что, издохла?

— Нет, — сказал Саидмурад, — вчера она еще была живая, а сегодня я ее не видел.

— Значит, вы знаете, где сейчас эта собака? — Талиб обрадовался, что может помочь человеку. — Тогда, может быть, не надо никаких уколов. Вы отведете собаку на пастеровский пункт, ее проверят, и если она окажется здоровой, то выходит, что вы зря делали эти уколы. Все очень просто.

«Просто, — подумал Саидмурад. — Хорошо ему говорить — просто! Если бы он знал, как она меня второй раз чуть не покусала».

— Эх, Талиб Саттарович, — сказал Саидмурад, — это у вас в Москве все так легко, а у наших людей никакого сознания. Никто меня не жалеет. Сказал я нашему Уктамбеку Таджибековичу, он надо мной смеется. Отцу мальчишки, у которого эта собака, вашему вот соседу, я десять рублей предлагал — десять рублей за паршивую голую собаку, на ней даже шерсти никакой нету, — отказал. Говорит — не его собака, а детская.

— Погодите, погодите, — сказал Талиб, — так это та собака, которая жила в нашем дворе? Как же она вас покусала? Вы что, заходили сюда?

Саидмураду некуда было деваться. Он вынужден был объяснить, как попал в чужой двор. И хотя говорить об этом явно не следовало, Саидмурад все же начал рассказывать. Конечно, всю правду Саидмурад рассказывать не собирался, но в волнении не слишком заботился о том, чтобы врать складно. Сейчас ему было все равно, поверит Талиб или нет, важно было как следует рассказать московскому доктору про то, как его укусила собака. Шутка ли, на карту поставлена жизнь!

— Видите ли, — сказал он, — когда убили нашего уважаемого Махкам-ака… — Саидмурад запнулся, понял, что начал слишком издалека и вместе с тем слишком близко к тому, о чем говорить было нельзя. Но раз уж начал, пришлось продолжать: — Когда убили нашего уважаемого председателя и стало известно, что учитель Касым дает детям читать запрещенные книжки, наш уважаемый товарищ Таджибеков попросил меня проверить, чем занимаются дети, тем более что исчезла печать махалинской комиссии…

— Погодите, погодите, — сказал Талиб, — ведь печать махалинской комиссии украли бандиты.

— Э-э-э, — протянул Саидмурад, — конечно, может быть… В общем, Уктамбек Таджибекович просил меня зайти в ваш двор.

— Но ведь калитка была заперта, — сказал Талиб. — Вы зашли через соседний двор?

Вначале Талиб действительно очень по-доброму отнесся к Саидмураду, но сейчас в нем росла глухая неприязнь к этому человеку. Он смотрел на него в упор.

— Чтобы не беспокоить так поздно соседей, — сказал Саидмурад, пряча глаза, — я перелез через дувал.

— Разве это было ночью? — спросил Талиб.

— Что ты пристал к человеку, — вмешалась Лера. — Какая разница? Важно то, что укусила собака.

Однако Талиб не обратил внимания на слова жены. Он продолжал подробно расспрашивать Саидмурада, и тот, сопротивляясь, все же вынужден был подробно отвечать. Наконец Талиб встал.

— Вот что, — сказал он, — насчет собаки я завтра все выясню, зайдите ко мне перед обедом. Но жаль, что вы не рассказали все это раньше.

— Где? — спросил Саидмурад.

— Лучше всего было рассказать это в

милиции, — ответил Талиб.

Чтобы как-то смягчить резкие слова мужа, Лера пригласила Саидмурада заходить и сказала, что бешенство вполне поддается лечению.

Саидмурад притворил за собой калитку и направился домой. Он был в смятении. Теперь, оказавшись на улице, он понял, что наговорил лишнего. Он шел, бормоча что-то о проклятой жизни и о том, что никогда не знаешь, откуда на тебя свалится несчастье. Из переулка недалеко от бутылочного склада наперерез Саидмураду пронесся какой-то мальчишка, а через секунду, догоняя его, промчались еще трое. Саидмураду показалось, что среди других голосов он слышит голос сына Таджибекова Азиза.

«Детям хорошо, — думал он, — у них никаких забот, одни игрушки на уме!»

Саидмурад не ошибся, он действительно слышал голос Азиза. В диком, животном страхе Азиз крикнул: «Помоги…»

Все началось для Азиза вроде бы и неплохо. Мать сумела утешить сыночка, пообещав, что отец вставит ему золотые зубы. Азиз посмотрелся в зеркало и решил, что золотые зубы ему пойдут.

Когда отец и таинственный гость ушли из дома, Азиз прошмыгнул в парадные комнаты. Он давно ждал этого момента и очень огорчался, что гость никуда не отлучается. Всякий раз, когда к отцу приезжали гости, Азиз тайком рылся в их вещах. Это был его постоянный источник дохода лет с десяти или одиннадцати. Сначала он воровал мелкие предметы — какой-нибудь ножичек, табакерку, — потом стал воровать деньги. Не помногу. Из толстой пачки он вынимал рубль или два, из горсти мелочи забирал лишь копеек двадцать — тридцать и знал, что если гость и обнаружит пропажу, то никогда не скажет об этом отцу.

К сегодня Азиз привычно взялся за дело. Он тщательно обыскал постель Кур-Султана, порылся в карманах его камзола, но нашел всего двадцать копеек. «Странно, — подумал он, — отец так его уважает, а он вроде и небогатый». И тогда Азиз решился на то, чего не делал никогда. Он знал, что в нижнем ящике шкафа в небольшой шкатулке милиционер Иса хранит деньги, которые копит на свадьбу. Азиз выдвинул ящик и сразу увидел, что поверх всякой рухляди лежит желтая кобура на широком желтом поясе. Он расстегнул кобуру и вытащил наган. «Тяжелый», — подумал он. Азиз прицелился в праздничный самовар, который стоял нише, потом в керосиновую лампу-«молнию», потом подошел к окну и прицелился в мать, стиравшую белье. И тут Азиз вспомнил, о чем мечтал утром.

Надо пойти на пустырь, забраться на дерево, подождать, пока эти уличные мальчишки придут играть в футбол, и тогда… Что же, утром он все хорошо продумал. Сначала он убьет Эсона, потом… Эх, жалко, нет Кудрата… Ну, потом Садыка, потом Закира. А Рахима можно и не убивать, он безобидный. Азиз спрятал наган за пазуху и вышел со двора.

На пустыре никого не было, потому что солнце в тот час припекало еще сильно, и Азиз обрадовался, что без помехи сумеет забраться на дерево и спрятаться в густой кроне. Он давно уже не лазил по деревьям и совсем забыл, как это делается. Только сорвавшись раз или два, он понял, что ему мешают ботинки, ведь раньше-то он лазил босиком. Он хотел было снять ботинки, но раздумал лезть на дерево и решил спрятаться на крыше бутылочного склада. Оттуда до пустыря было, конечно, дальше, но Азиз почему-то был уверен, что не промахнется даже с такого расстояния. Он залез на крышу и тут же пожалел об этом — все-таки на дереве не так бы пекло солнце. Однако менять позицию ему не хотелось.