Круглая печать
Шрифт:
Рахим, который до сих пор молчал, обидевшись на старшего брата, заявил:
— А чего мы стоим? Пошли к дяде Талибу. Я обещал тете Лере Добермана показать.
На веранде сидели Талиб и учитель Касым. Они о чем-то беседовали, и ребята остановились в нерешительности.
— Заходите, заходите, — пригласил их хозяин дома. — Вы очень кстати, тут о вас разговор.
По выражению, с которым старшие смотрели на ребят, они поняли, что разговор будет приятный.
— Я завтра уезжаю, — сказал Талиб. — И мы тут с Лерой решили отдать этот дом вам.
— А футбольный можно? — спросил Закир.
— Можно, — сказал Талиб. — Можно даже и волейбольный и шахматный — спортивный, так сказать, сектор. Вы всё сами будете здесь делать: сами убирать дом, сами ремонтировать, сами книги выдавать. С завтрашнего дня это ваш дом.
— А можно, чтобы наш Доберман тоже здесь жил, а то папа не разрешает его дома держать? — нерешительно попросил Рахим. — Он породистый.
Тут вмешалась Лера. От смущения она заикалась чуть больше обычного:
— К-конечно, можно, но только я должна в-вас предупредить, что это не вполне чистый доберман-пинчер. Я хорошо знаю эту породу. Ваш доберман к тому же еще и дворянин.
Что такое дворянин, ребята представляли себе очень смутно, но улыбка, с которой Лера произнесла это слово, всем понравилась.
— Идите наверх, — сказал учитель Касым, — приведите все в порядок.
Ребята поднялись по лестнице и уселись на галерее. Заходить внутрь им сейчас не хотелось. С галереи была видна половина их улицы — улицы Оружейников, одной из самых древних улиц древнего города Ташкента. На глиняных дувалах и глиняных крышах цвели маки, просвеченные заходящим солнцем. Пыль, поднятая над городом дневной суетой, медленно оседала. В домах готовили ужин, и по дымам вполне можно было определить, в каком дворе готовят шурпу, в каком — плов, а уж о шашлыке знали за три улицы, если, конечно, ветер был именно в ту сторону.
— Смотрите, — сказал Эсон.
И ребята увидели, что по улице идет Кудрат с отцом. Отец держал Кудрата за руку, как маленького, и, когда они вошли во двор, ласково потрепал его по шее и довольно громко сказал:
— Ну, лезь к своим дружкам. Небось не терпится похвастать.
Внизу на террасе разговаривали взрослые. Наверху ребята окружили Кудрата и слушали его так, как никогда раньше, а ведь и раньше они слушали Кудрата очень хорошо. Он рассказывал им все подробно, с самого начала, и не боялся, что в следующий раз ему не будет о чем говорить.
— Тебе очень страшно было? — спросил Закир.
— Еще бы! Еще бы не страшно! Они в любой день могли прирезать, могли в пропасть кинуть. Это же не люди. Один басмач рассказывал, как он в горах какому-то мальчику на голову горячую шурпу вылил прямо из котла — хотел проверить, живой он или не живой. Звери, а не люди. Мальчик в яме лежал, от них прятался. Он на него котел опрокинул,
— Неужели их не поймают? — сказал Эсон.
— Обязательно поймают, — сказал Кудрат. — Три отряда выслали, все дороги перекроют.
— Смотрите, кто идет! — неожиданно сказал Закир. — Тот сыщик, что на пустыре был, когда железный ящик нашли.
По улице не торопясь шел человек в кепке, надвинутой на глаза. Садык сразу узнал Михаила Сазонова. Тот вошел во двор и с улыбкой помахал рукой ребятам, столпившимся на галерее. Взрослые встали, чтобы приветствовать гостя. Талиб пошел ему навстречу.
Садык тихо шепнул ребятам:
— Это он сегодня на рассвете арестовал Кур-Султана, Таджибекова и Ису.
Через некоторое время ребят позвали вниз.
— Оказывается, без вас на улице Оружейников ни в чем не обойтись, — сказал Талиб. — Вот товарищ Сазонов из угрозыска хочет с вами поговорить.
— Во-первых, — сказал Михаил Сазонов, — я хочу вас поблагодарить за помощь. Во-вторых, похвалить за дружбу. А в-третьих, у меня к вам есть вопрос. Мы все сделали. Час назад мне звонили, что вся банда обезврежена. Но остался один невыясненный вопрос: где все-таки находится круглая печать махалинской комиссии?
Закир, Эсон и Рахим очень удивились. Садык вопрошающе посмотрел на Кудрата. А Кудрат колебался.
— Говори… — сказал Садык.
— Печать там, — сказал Кудрат, — в махалинской комиссии. С тех пор как я ее туда положил, ее, наверно, никто не трогал.
— Где же именно? — спросил Сазонов.
— А там стол есть. И вот, если доску приподнять — она даже не приколочена, — так в одной ножке, в углублении, печать, а в другой ножке — ключи от железного ящика. Только ключи теперь не подходят. Таджибеков замок сменил.
— Да… — сказал Сазонов. — Героически погиб ваш прежний председатель. Не дал он им ключей. И печать наверняка бы не дал. Замечательный был человек…
Никого так не обрадовали эти слова, как Кудрата, потому что он все время думал: а что, если Махкам-ака был убит именно из-за него?
— Скажите, пожалуйста, — спросил маленький Рахим, — вот Махкам-ака говорил нам, что когда-нибудь на земле совсем не останется плохих людей, будут только хорошие. Когда это будет?
Сазонов помедлил:
— Точно сказать, ребята, я не могу. Думаю, что скоро.
— Очень скоро или не очень? — спросил Закир.
— Может быть, не очень, — сказал Талиб, — потому что плохих людей все-таки много. Но поверьте мне, главное не то, что бывают плохие люди, главное — что хорошие люди есть всегда.
Пока шел этот разговор, Лера расстелила на ковре большую скатерть — дастархан, — поставила на нее множество тарелочек, на которых были конфеты, и печенье, и прозрачный, похожий на застывшие виноградные гроздья сахар — новат. На больших блюдах лежали черешня, белая и красная, абрикосы, персики. Шумел самовар. Все уселись вокруг скатерти и пили чай, ели фрукты.