Круиз 'Розовая мечта'
Шрифт:
– Про любовь? В смысле продажном или поэтическим?
– Хорошо бы во взаимосвязи, в диалектическом единстве: высокое и низкое, вечное и преходящее...
– У меня был один пациент... Самоубийца на почве неразделенной любви... Все классику цитировал.
– Старик, урод, шизик, наркоман?
– Нет. Вполне нормален, молод... Мы, правда, не встречались, но собеседник интересный. Учился на филфаке.
Глаза Никиты заинтересованно блеснули.
– А нельзя его поснимать? Ну, во время беседы с вами?
– По телефону?
–
Я быстро прокрутила в уме варианты и пришла к отрицательному ответу.
– Думаю, он не согласится откровенничать на экране... Хотя, пристрастие к позерству у Юла есть.
– Юл? Это - юный ленинец?
– Это Юлий. Его родили в годы повального диссидентства и увлечения скрытыми аналогиями с римской историей.
Я обещала Никите в ближайшие дни связаться с пациентом. И лишь дома поняла, что не знаю ни его адреса, ни телефона. Собственно, проблема пустяковая, тем более, с возможностями Сергея.
Следующим вечером я в раздумье сидела у телефона с полными данными интересующего меня лица. Зачем мне это все? Почему я хочу вытащить в передачу незнакомого и даже не очень-то симпатичного мне парня - позера и слюнтяя? Возможно, протягиваю ему очередную "соломинку", чтобы отвлечь от навязчивой идеи, а может, сама цепляюсь за чужую беду, спасаясь от собственной? Ни то, ни другое. Я уже разделалась с навязчивыми воспоминаниями, а в серьезность трагедии Юлия не слишком верила. Хотя, как знать? Сейчас наберу его номер, и кто-нибудь скажет мне самое страшное...
Я тщетно звонила Юлию Викторовичу до глубокой ночи. Утром, набирая его номер, я была уже почти уверена, что мой пациент либо в тюрьме, либо в больнице.
– Алло? Не молчите, если уж разбудили... Алло?
Да, это был его голос. Но более уверенный и менее деликатный, чем я привыкла слышать.
– Простите, мне надо поговорить с Юлием Викторовичем.
– С кем имею честь?
– Владислава Георгиевна из "телефона доверия" - Бодро доложила я и замолкла, прислушиваясь к тишине.
– Не понял. Это вы мне звоните?
– Да, мне дали ваш телефон в справочной.
– Ничего себе! Простите... Я так часто спросонья хватался за телефон и набирал ваш номер, а потом вешал трубку...
– Как вы себя чувствуете?
– Вашими молитвами. Продал квартиру, раздал долги. Взял кое-какую надомную работу. Сижу пишу. На хлеб хватает.
– Где же вы сейчас? Не понимаю, чей это телефон?
– Все вполне законно. Моя, то есть родительская трехкомнатная превратилась в однокомнатную. Приватизированную, с хорошей библиотекой, горячей водой и телефоном. Я - завидный жених.
– Девушки преследуют?
– Вы первая.
Я рассказала об идее передачи. О том, что сама не знаю, во что выльется импровизированное интервью на записи. Юлий помолчал.
– Значит, я вас заинтересовал как собеседник?
– Вы имеете ввиду психотерапевта или человека? Как специалиста, если
– Выходит, моя история вызвала у вас чисто человеческое участие?
– Скорее так. Я очень сердобольная старушка. И люблю слушать сказки.
– В смысле? Вы не поверили "лавстори" с Лизой?
– Отчасти. Но это не должно всплывать в нашей беседе. Автор программы хотел бы услышать что-нибудь трогательное о превратностях большой любви. Особенно, от человека молодого - представителя "потерянного поколения". Так что, живописуйте, не стесняйтесь. Я постараюсь подыграть.
– Искушение блеснуть на экране очень велико. Даже в роли жалкого Пьеро-шизофреника с комплексом неполноценности.
– Скорее, с манией величия. Ведь ущербность и самовлюбленность - две стороны медали... Зачастую человек старательно выращивает в себе мнимые комплексы, чтобы иметь возможность всплакнуть над своей судьбой. А в случае чего не церемониться в средствах: ну что возьмешь с убогого?!
– Нелестная характеристика... Спасибо, что так долго возились со мной. Скучное дело - выслушивать откровения юродствующего болтуна.
– Лучше не продолжайте в этом духе... Я, действительно, благодарна вам за доверие и ещё за то, что не отомстили мне за первые сеансы, когда я вешала трубку. Ведь вы согласны появиться в телепередаче?
– Вам хорошо известно, что меня легко уговорить.
Мы договорились встретиться у проходной Останкино в два часа дня.
Никиту я узнала уже у подъезда. В куртке нараспашку и в вязаной шапке с огромным помпоном он махал руками, как зазывала на ярмарочном аттракционе. Густые хлопья мокрого снега напоминали рождественскую игрушку-бомбу из итальянского сериала.
– Славочка! Я вышел заранее, чтобы не пропустить. У нас небольшая накладка - оператора вызвали к главному. Я решил, что мы успеем сбегать в какашку и там за кофе все обговорить.
Я задумалась, расшифровывая услышанное название.
– Вы сомневаетесь, что ваш собеседник придет?
– Понял по-своему мою задумчивость Никита.
– Не совсем уверена. Он будет искать у проходной вас, поскольку хорошо знает по телеэкрану. А в этой шапке не каждый сумеет распознать...
– Да ну её к черту!
– Никита сунул колпак с помпоном в карман.
– Это подарок - от шотландских пастухов. А вас, как я понимаю, одевает лично Карден?
– Не следите за передачами своих коллег о моде. Это не в стиле Кардена.
– Я повернулась, демонстрируя классическую простоту тончайшей дубленки серебристого цвета, спускающейся почти до пят - то есть до толстых каблучков серых лаковых сапожек.
Длинные вещи ужасно неудобны в машине, но я постеснялась одевать один из моих шикарных меховых жакетов. Да и слишком уж прибедняться - до кожаной куртки или пальто - не хотелось. К тому же, дубленка с капюшоном, что в такую погоду как раз кстати.