Крушение богов
Шрифт:
— Убийца Гиеракса — найден. Вот он… ваш раб! — радостно сообщил Орест Гипатии и прошел к патриарху.
Пэмантий с опущенной головою, избегая взглянуть на жену, остался с нею у входа.
— Анний — убийца? Это же неправда, — вырвалось у Гипатии. Но, взглянув на Пэмантия, она умолкла… слова остались там, в груди… в мозгу. И жгли огнем. Но губы были сжаты крепко, до боли. Кровь почти отлила от них.
— Правосудие может совершиться, отец патриарх, — все так же ликуя, объявил Орест, стоя перед Кириллом. — Я с утра разослал глашатаев и обещал два
— Вот как?! — недоверчиво, злобно протянул патриарх. — Я рад, что истина открылась так неожиданно… и скоро. Так это ты убил моего секретаря и исповедника, Гиеракса? Подойди… говори! — сурово приказал он Аннию.
— Да, я…
— А за что же? Что могло быть между вами общего? Он обращал тебя в христианство… и ты, как язычник, убил праведника? Да?
— Нет… Я уж давно был христианином. И перестал им быть.
— Вот как?! Ну, ну? За что же?
— Да, знаешь, господин. Я — еще не стар. И он довольно молод. Тут подвернулась… девочка. Мать ее таверну держит. Он у меня ее… отбил… и я его за это…
Раб жестом докончил признание. Кирилл приподнялся на своем месте. Злая улыбка исказила его лицо.
— Вот как?! Предатель… и развратник был мой исповедник?! Всякое бывает! Значит, ты — убийца? В тюрьму раба. На заре — распять его. А вы, почтенные граждане, Гипатия, Пэмантий… Я очень рад, что могу отпустить вас чистыми от обвиненья в страшном деле. Раб заплатит головой за пролитую кровь. Хотя, кто знает? Может, и не он ее пролил?.. Всякое бывало в жизни.
— Что ты еще тут сплетаешь, патриарх? — нахмурясь, спросил Орест.
— Ничего. Ты не дослушал. Я хотел сказать — может быть, он не один убил?
Без поклона, не дослушав Кирилла, Орест ушел. Гипатия и Пэмантий ждали его в портике, где больше никого не было.
— Орест… пойми, послушай! — волнуясь, заговорила Гипатия. — Анний не убил. Он взял на себя вину… чтобы спасти меня… и мужа! Он не должен умереть.
— А кто же сказал, что Анний умрет? Я сразу понял, что заставило раба явиться ко мне с повинной. Нынче до полуночи он уж будет далеко за стенами Александрии. Тюрьмы — в моей власти!
Гипатия сделала движение поцеловать руку Оресту, и тот едва успел отдернуть ее, сам нагнулся, по-братски в лоб поцеловал женщину.
Пэмантий стоял как будто не видел, не слышал ничего кругом.
Мимо них стража провела Анния. Гипатия рванулась, хотела что-то сказать ему. Но Орест силой удержал ее на месте.
Так завершился тревожный день 14 марта.
День 15 марта настал — и прошел.
На заре отплыла в Афины галера, на которой уехал Пэмантий с детьми. Так потребовала Гипатия.
— А я скоро приеду. Только докончу занятия
И он уехал с детьми… Он не смел возражать, противиться.
Вечер настал. Как обычно, в траурном наряде вышла из дому Гипатия посидеть под кипарисами Некрополя, Города мертвых при Академии, где урны с прахом Феона и Плотина стояли рядом, как рядом проходили свой жизненный путь оба мыслителя-наставника.
Оттуда к христианскому кладбищу прошла она, стараясь оставаться все время в тени домов и деревьев. Свежий, высокий холм был обозначен пока простым крестом. Долго стояла здесь Гипатия. Беззвучные слезы текли неудержимо одна за другой… беззвучно шептали что-то бледные губы. Месяц уже взошел, и легкие тучки изредка задевали его тонкие рога.
Словно не понимая, где она, — огляделась женщина и пошла обратно к своему дому.
Там, у самого портика, темнела кучка людей. Не обращая внимания, Гипатия хотела войти к себе, но ее остановил Петр.
— Минуту одну, госпожа. Вот приказ владыки патриарха. Твоя семья уехала… а раб, признавший себя убийцею, прошлого ночью бежал. Патриарх просит тебя пожаловать к нему немедля для объяснений.
— Ночью?.. Я не пойду. Завтра утром.
— Без тебя — мы не смеем явиться к господину. И если не идешь сама…
Гипатия не успела крикнуть, позвать рабов. Что-то мягкое забило ей рот. Конец плаща накинув на голову, ее повлекли куда-то.
— Что случилось?.. Кого ведете? — спрашивали встречные.
— Больная… припадочная… Ведем к патриарху, чтобы он помолился… отчитал ее.
Но до Кирилла не довели Гипатию. Человек сто фиваидских братий ждали на одной из попутных площадей…
— Попалась, волшебница, колдунья! — крикнул голос из толпы. — Куда теперь ее поведем?..
— К патриарху… на суд! — ответили люди, взявшие женщину у дома.
— На суд? Чтобы она опять одурила, одурманила всех и ушла, как вчера? Сами расправимся с колдуньей. Сюда ее тащите. Тут — просторнее…
К темному берегу потащили женщину. Первый — Петр сорвал с нее одежду.
— Глядите какова. Вот чем туманила она всех людей. Сорвать надо эту плоть. Эту прекрасную одежду, под которой — дьявольская душа.
И он грубо швырнул нагую женщину на груду пустых раковин, которыми тут усеян берег.
Брошенная на острые раковины, она сразу оросила их кровью из десятка порезов на спине, на бедрах, на ногах. Боль придала силы Гипатии. Она вскочила, рванулась, побежала. Повязка свалилась у нее со рта, и неистовый вопль прорезал тишину вечера и плеск моря…
Напряженные, возбужденные, как фавны, как сатиры, бегущие за самкою, — обозленные, как псы, рвущие на клочья затравленного оленя, настигли аскеты бегущую, снова опрокинули на груду раковин, щипали, мяли это прекрасное, нежное тело. Чьи-то острые зубы вонзились в ее грудь.