Крушение карьеры Власовского
Шрифт:
Вот снова хлопнула дверь. Наверно, это Василий, на ночь глядя, ушел из дому. И, конечно, из-за этой обманщицы. Вползла, как змея, в дом… Беда, беда.
Марию Кузьминичну точно кипятком ошпарило, когда сегодня до нее донеслось: «позвонила Маша… поехали к портнихе…» Здоровый бас у той Маши!
Гнев с неожиданной силой вспыхнул в душе старухи. Решительно направилась она в комнату «молодых». Сейчас она выложит Людмиле всю правду, она не позволит ей так морочить сына.
Мария Кузьминична решительно открыла дверь. То, что она увидела, ее поразило. Ничком, прижавшись лицом к подушке,
— Люда! — сказала она затем, подсаживаясь к невестке и мягко коснувшись ее плеча. — Не убивайся так, Мало ли что между мужем и женой бывает… Только если понравился тебе кто, прямо окажи… А не обманывай… У нас в доме никогда такого не водилось.
И тут произошло неожиданное.
Еще недавно казавшаяся Марии Кузьминичне такой гордой, далекой, а подчас и чужой Людмила, обняв старушку, припала головой к ее груди:
— Мама, мама! Вы совсем не то думаете… Разве я обманула бы Василия!.. Здесь другое, совсем другое… Я сделала страшную вещь… Я вам потом все, все расскажу.
Глава девятая
«Перспективное» дело
В это утро майор Власовский, закончив бриться, внимательно посмотрел на себя в зеркало.
Беспристрастно говоря, там отражалось довольно привлекательное лицо. Конечно, цветущая молодость далеко позади. От сидячего образа жизни появился жирок, отяжелела фигура. Но разве может кто-нибудь дать ему сорок два года! А особенно теперь, когда Виктор Владиславович приобрел то, что про себя он называл, «столичный лоск».
Что значит вовремя «показать товар лицом». Он сумел так остро подать последнее дело, что сразу обратил на себя внимание приехавшего из столицы высокого начальства, И вот наглядный результат: он перебрался из пыльного провинциального городишки, гордо именуемого областным центром, в столицу. И подумать — прошел всего год, а на московских улицах он чувствует себя совсем своим человеком.
Больше того. Когда Виктор Владиславович надевает свой новый костюм и мягкую шляпу, его вполне можно принять за ученого человека, за доцента — а он почему-то очень любит это слово, — а может быть, за работника искусств. Особенно после того, когда он догадался вставить свои очки в толстую роговую оправу.
Одно плохо — до сих пор приходится корпеть над какими-то рядовыми, серенькими делами. Где уж там проявить свойственную ему инициативу, проницательность и умение творчески комбинировать… Жди, пока нападешь на «золотую жилу». Ведь в Москве вырваться вперед, совершить такой скачок, как это удалось ему сделать в областном городе, — куда труднее!
Но вот, кажется, наступил тот момент, когда пришло настоящее большое дело. Дело Сенченко.
Главное, что на этот раз попался не какой-нибудь захудалый райкомщик, хотя, надо сказать, что именно дело одного «райкомщика» помогло Власовскому так неожиданно выдвинуться.
На этот раз перед ним крупный, известный всей стране ученый. Каким надо быть ослом, чтобы отступиться от подобного дела. Слов нет — оно очень сложно, очень запутано и даже противоречиво. Зато слава и почет увенчают того, кто сумеет размотать этот клубок предательства
Освежив после бритья лицо одеколоном и припудрив щеки, Виктор Владиславович Власовский принялся за утренний завтрак.
Черт возьми! Эта сторона жизни оставляет желать лучшего. Вот и ломай зубы о черствую копченость, запивая ее кипятком с консервированным кофе.
Один он знает, как нужна была бы в этом холостяцком жилье заботливая женская ручка!
Когда-нибудь так и случится. Но сейчас — не до этого, не до этого…
И ласковая женская ручка, и отдельная квартира, а может быть, даже и дача — все придет… Ведь у нас так умеют ценить деловых, инициативных людей. Но спокойнее — всему свой черед, всему свое время…
Осторожный стук в дверь прервал размышления Власовского.
Кого принесла нелегкая в такую рань?!
— Войдите! — звучным баритоном здорового и довольного мужчины произнес Виктор Владиславович.
Дверь открылась, и в комнате появился тот, редкие встречи с которым вызывали у Власовского двойственное чувство. С одной стороны, сердечной теплоты, а с другой — настороженности.
— Бон жур, Витя! Я долго звонил — открыли соседи. Ты что не слышал? Чаевничал? — посетитель взглянул на незатейливую сервировку стола.
— Чаевничал? Как бы не так! — сердито усмехнулся Виктор Владиславович. — Приходится хлебать консервированное пойло и жевать эту, — показал он на копченую колбасу, — собачью радость.
— Грустно, грустно, Витя, — гость оглядел комнату и меланхолично покачал головой, — совсем по-холостому. Вот, что значит без хозяйки!..
Власовский насторожился. Ему показалось, что последняя фраза произнесена неспроста и содержит какой-то намек.
— Да ты, дядя Мока, садись! Могу и тебе предложить чашечку.
— Нет уж, спасибо. Я, Витенька, не за этим, — ответил пришедший.
Он поставил в угол трость с фигурным набалдашником и распахнул пальто. Затем снял и аккуратно повесил на спинку стула белое, но не первой свежести кашне.
Это был старый человек. Во всем его облике сквозило щегольство, хотя и старомодное. На ногах у старика красовались щиблеты с растрескавшейся лакировкой — быть может, поэтому их постарались прикрыть серенькими гамашками, — а из верхнего кармана поношенного пиджака кокетливо выглядывал клетчатый платочек. Его истинный возраст было трудно определить. Несколько склеротический румянец играл на его запавших щеках, а над губой красовались усики, легкий зеленоватый оттенок которых изобличал несомненное химическое происхождение их угольно-черного цвета.
— А у меня к тебе весточка. Оттуда, — значительно произнес дядя Мока.
Лицо Виктора Владиславовича омрачилось.
— Ну и что же? — несколько раздраженно спросил он.
— Волнуется. Ждет. Все адреса добивается.
— Но я же ей писал, что покуда не получу квартиру, о переезде не может быть и речи…
— Вот, я ей то же самое пишу. Но ты же знаешь… женщины, женщины!.. — И старик театрально возвел очи. — Значит, опять отпишем, что, мол, благоверный все еще без комнаты?..