Крушение карьеры Власовского
Шрифт:
— Желаю успеха, Адриан Петрович. — Важенцев на прощание крепко пожал руку подполковнику.
Когда генерал остался один, он вернулся к размышлениям сегодняшнего дня.
С какой поучительной наглядностью одно и то же дело было освещено ему с двух совершенно различных и даже противоположных точек зрения…
Судьба человека… Как много значили эти слова для старого коммуниста Важенцева!
Да, он умел беспощадно бороться с врагами Родины, социализма. Но эта борьба неизменно озарялась высокой целью.
Этой целью было спокойствие и счастье
Глава двенадцатая
Пешка
Общительный и добродушный, инженер-конструктор Иван Николаевич Зуев в короткий срок расположил к себе работников автобусного парка № 9. С веселым водителем Игнатом Щученко он охотно шутил, за миловидной диспетчершей Олей Семечкиной скромно ухаживал, а директора парка подкупило горячее отношение Зуева к работе.
Задача, стоявшая перед инженером-конструктором, была близка их интересам. Автомобильный завод, на котором работал Зуев, занялся усовершенствованием находящихся в эксплуатации машин. Возникла необходимость учесть замечания практических работников транспорта.
Совершенно естественно, что наиболее тесный контакт у инженера Зуева установился с старшим механиком автопарка Глазыриным. Подолгу беседовали они об эксплуатационных качествах машин, и нередко, облачившись в промасленный комбинезон Глазырина, инженер-конструктор лазил в ремонтную канаву с винтовым ключом и отверткой. Недостаточная стойкость заднего моста при длительных пробегах волновала обоих специалистов.
Производственный контакт постепенно привел этих людей к более тесному личному знакомству. Скрепило же это знакомство неожиданно-© обстоятельство: присущая обоим страсть.
Вероятно, для того, чтобы оживить свою одинокую квартиру, Алексей Трифонович держал певчих птиц. Больше того, он был их страстным любителем. Из самых разнообразных клеток — больших, маленьких и средних — раздавались неумолчные птичьи голоса. А над трелями, руладами и щебетом главенствовал почти человеческий голос большого серого скворца, названного «Володей». Эту умную птицу Глазырин даже научил имитировать человеческую речь.
Инженер Зуев тоже увлекался пернатыми. Он выискивал и приносил Глазырину на обмен редкие породы певчих птиц. Но самое главное — он даже сумел подыскать пару для необыкновенного скворца. У тетки инженера, жившей в Черемушках, оказалась, по счастливой случайности, не менее талантливая скворчиха. Нечего и говорить, как это обрадовало Глазырина!
Он позвал Ивана Николаевича в гости и попросил, чтобы тот принес с собой и хотя бы просто показал удивительную скворчиху.
Зуев не заставил повторять приглашения и в ближайший выходной день на своей новенькой «Победе» приехал к Глазырину. С собой он привез птицу в клетке и бутылку «московской» в кармане.
Правда, последнее приношение было явно не продумано. Ведь в автобусном парке все говорили, что Алексей Трифонович Глазырин, прикоснувшись к вину, уже не знает меры и во хмелю тяжел и даже опасен.
Предупреждение
Когда «московская» была распита, Глазырин стал просить, а затем требовать, чтоб инженер немедленно продал ему скворчиху.
— За ценой не постою, — с мрачной настойчивостью твердил он. — Мне денег не жалко… С собой в могилу не утянешь…
— Что вы, Алексей Трифонович! Вам еще жить да жить! — ободряюще улыбнулся инженер Зуев. В отличие от своего партнера он сохранял ясную голову: ведь пить ему сегодня нельзя, поскольку он ведет машину. — Вы еще прямо богатырь! А деньгами зачем швыряться? Вы, как я слышал, на домик собираете…
— Да, в Сибирь, на родину тянет. Хоть один, а все равно в своем углу умереть хочу… — угрюмо вставил Глазырин.
— Что же, у вас, Алексей Трифонович, выходит, никого из родных на свете нет? — посочувствовал Зуев.
— Кроме вот этого, — показал с горькой усмешкой механик на серого «Володю», — ни души… Была жена… Да в войну, как получила извещение, что пропал… А тут бухгалтер подвернулся… Конечно, одет чисто, получает прилично… Эх, Иван Николаевич, что там говорить, — махнул рукой Глазырин. — Да разве вы баб не знаете?
— Ну что же, зато на одного и расходов меньше, спокойнее, — попытался утешить Зуев. — А на домик, Алексей Трифонович, уже сколотили? — дружески поинтересовался он.
— У меня взгляд такой. Ты на свете сам по себе жить должен… — уклонился от прямого ответа Глазырин. — Захотел в своем собственном дому помереть — ты себя этим и утешь, захотел, скажем, — показал он на клетки, — птицей позабавиться — и это тебе возможно… Потому, никому на свете до тебя дела нет, да и тебе не за кого болеть. Один — так и есть один!
— Так, так… это, конечно, верно, — вздохнул инженер. — Только для кого же вы, Алексей Трифонович, застраховали свою жизнь? — неожиданно спросил он. — Вон у вас там, под клеткой, не страховой ли полис проглядывает? — И, подойдя к окну, новый знакомый с добродушной улыбкой вытянул из-под клетки с зябликом листок, сложенный вдвое.
Впечатление, которое произвело это на Глазырина, не укрылось от пытливого взгляда человека со шрамом на левой щеке.
— А… так то… пустое… Племяше… — Лицо Глазырина побурело от прилива крови.
— Вот, выходит, вы, Алексей Трифонович, и не один, — весело воскликнул инженер, — племяш-то родной?
— А как же!.. Покойного брательника сынок… — заторопился Глазырин. — Павлушка, — добавил он.
— А далеко ли?
— В Калуге… в ремесленном учится, — выдавил из себя Глазырин.
— Вот и взял бы к себе парнишку. Он бы у вас и за птичками ходил, и чистоту поддерживал, — оглядел гость побуревшие стены.
— Да нет. Мне это, товарищ Зуев, ни к чему… Я и так привык…
— А там, гляди, женится — вот род Глазыриных и продолжится, — подбодрил его гость.