Крушение
Шрифт:
Сейчас Наталья уже видела перед собой не Паршикова, а Верочку. И это видение растворило в себе страх, оставив только радость, радость от того, что вот он сидит перед нею с изуродованным слабыми Верочкиными руками лицом…
Будто испугавшись, Наталья встала:
— Хорошо. Я закрою… Раз ты этого требуешь. — Прошла в коридор и, громко звякнув, закрыла дверь медпункта на крюк, вернулась, плотно притворила внутреннюю дверь, подошла к Паршикову:
— Ну, теперь говори, зачем пожаловал?
— Да вот, — устало вынимая руку
Наталья, скрывая внутреннее злорадство, спросила:
— А не посмотрел ты потом–то, что же это на лицо тебе попало? Знать — мне бы легче тебя лечить.
«Не знает. Не сказала Верка», — отлегло от души, и успокоенно, уже с обычной своей нагловатой ухмылкой заговорил, в упор глядя на Наталью:
— Да что–то вроде белое было. Сдается, на известь похоже. Только ведь пьяный был, пойди разберись… — И, выставляя вперед лицо, добавил: — А ты сама посмотри. Ты врачиха, тебе и виднее.
Наталья чуть нагнулась, притворно рассматривая лицо. Ожог, перешедший в разъеденную рану, не оставлял сомнений… «Хорошо его отделала Верочка, — подумала она, — всерьез отделала». А вслух сказала:
— Ну что ж. Будем лечить. Сейчас мазь тебе приготовлю. — И, резко вставая, пошла к шкафчику с медикаментами.
— Ты, того. Не шумни смотри. Все одно я тебя отсюда не выпущу, пока сам не уйду. Поняла? — И Паршиков угрожающе сунул руку в карман.
Наталья обернулась, держа в руках какую–то склянку с прозрачной жидкостью, и, читая надпись, ответила:
— Сейчас я должна оказать тебе помощь, раз ты пришел просить ее, а там… — и, вздохнув, добавила: — а там уж как сам знаешь. — И она начала составлять на стол пузырьки, коробочки, банку с чем–то желтым, похожим на талое масло, пакетики…
Паршиков молча наблюдал за этими приготовлениями, пытался разобрать надписи на лекарствах, но не смог — латынь не поддавалась непросвещенному. «Умная баба, ученая», — подумал Паршиков, заглядываясь, как Наталья спокойно, уверенно что–то отсыпала блестящей лопаточкой, взвешивала на маленьких весах, помешивала в белой посудине.
— А ты не спутаешь? — не удержался Паршиков. — Гляжу я, все порошки у тебя белые, одинаковые. — В голосе его появилась робость.
— Не спутаю, — скупо ответила Наталья.
— А чего ж это будет такое?
— Питье тебе приготовлю. Выпьешь, чтоб заражения не было.
— А ты сказала — мазь? — посомневался Паршиков.
— Не учи.
— Ну ладно, — согласился Паршиков. — Тебе виднее. — И уже молча смотрел на желтое масло, которое под умелыми руками Натальи становилось белым и пенистым.
Все
— Теперь начнем лечиться. Ты откинь голову.
Паршиков прислонил затылок к высокой спинке стула, пошевелил головой — удобно и закрыл глаза. По лицу мягко заскользила мокрая вата, что–то слышно шипело и пощипывало. Больно не было. «Умелая, — удовлетворенно подумал Паршиков и похвалил себя за то, что обратился сюда. — В чужом–то месте с документов бы начали. Попробуй докажи, кто ты, что…»
Лицо, смазанное мазью, больше так не беспокоило. Вместо огненной боли чувствовался приятный холодок.
— Все, Паршиков. Можешь открывать глаза, — както очень спокойно и просто сказала Наталья и добавила: — Легче?
— Куда там! — радостно подтвердил Паршиков. И, выпрямляясь, спросил: — Все?
— Теперь выпьешь лекарство, и будет все. — И она поднесла к его губам кружку с мутной водой. Паршиков заглянул, понюхал. Ничем не пахло. Помедлил тревожно: «Не дала бы отравы».
— А ты вот что, сперва сама попробуй. — И он хитро заглянул в глаза Натальи.
— Боишься? Зря. — Она улыбнулась и отпила два глотка, — Теперь будешь пить?
— Теперь буду, — И на всякий случай спросил: — А оно горькое?
— Нет. — Наталья чуть пожала плечами. — Как маленький. Пей. Оно сладкое.
Паршиков залпом выпил, ощутив на языке сладковато–приторный вкус.
— Ничего. Пить можно. — И вытер ладонью губы.
— На, запей тепленьким, собьешь привкус во рту, — И Наталья налила в ту же кружку из чайника.
— Теперь помощь оказана, померяем температуру — и все.
— И так ладно, — почувствовав блаженство во всем теле, — ответил Паршиков.
— Проверить надо, — строго сказала Наталья, — Может, каких порошков придется с собой дать, — И сунула ему термометр, — Дольше терпел и пятнадцать минут потерпишь, — И она стала медленно, затягивая время, расставлять лекарства по местам.
Паршиков прижал покрепче согревшийся градусник, вытянул ноги и довольно улыбнулся.
Приятное тепло разливалось по телу. Он прикрыл глаза, но из–под опущенных век следил за Натальей, пока ее стройная фигура не превратилась в белое расплывчатое пятно. Потом пятно слилось со стенами.
Через десять минут Паршиков спал, беспомощно уронив голову набок и свесив по сторонам руки.
— Теперь — уже все! — вслух проговорила Наталья и, не оглянувшись на Паршикова, быстро вышла.
От медпункта до сельсовета было минуты три ходьбы. Но даже за эти минуты Наталья до конца почувствовала, что сделала нечто большое, важное: она выполнила не только долг врача, оказав помощь больному, но и долг гражданина.
«Правильно я дала ему снотворное, — говорил в ней этот голос гражданина. — Не скоро проснется, а придет в себя — поздно будет. Второй раз не выпустят». — И с этой мыслью она открыла дверь в сельсовет.