Крушение

Соколов Василий Дмитриевич

Жуков встал, намереваясь идти.

— Если бы наши командующие были с головой, — заговорил Сталин, пока не отпуская его, — то немец не только не подошел бы к воротам Москвы, к предгорьям Кавказа и к Волге, а был бы разгромлен в приграничных округах и война давно бы перенеслась на собственную его территорию… До свидания, ждем от вас хороших вестей, — неожиданно закончил Сталин и на прощание пожал руку, что делал редко.

Когда Жуков вышел и очутился один на затемненной площади внутри Кремля, меркла притихшая и гнетущая темнота. Только в неверном отраженном свете луны посверкивали купола соборов, и сами соборы казались окаменелыми и застывшими.

ГЛАВА

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

День за днем, с непоколебимой настойчивостью северное крыло войск штурмовало немецкие укрепленные высоты северо–западнее Сталинграда. Это были бои лихорадочные, вынужденные и оттого предпринимаемые поспешно, часто без всякой подготовки, но неизменно ведущиеся ради ослабления напора врага на Сталинград, ради удержания любой ценой узких улиц города, прижатых и вытянутых вдоль побережья реки. Захлебывалась одна атака, потрепанные и изнуренные войска коекак за ночь сводились в новые роты и батальоны, а утром по сигналу все той же красной ракеты опять переходили в атаки, в контратаки, как это происходило и в дивизии Шмелева. И в этих сражениях, длившихся уже несколько дней, наши войска ценою крови и жестоких усилий отвоевывали у немцев лишь ясно видимые простым глазом высоты, курганы и открытые степные долины. Но город требовал, город кричал о помощи, и штабисты армий и фронта, сидя на всех телефонах, гоняя во все концы офицеров связи с пакетами за сургучной печатью, приказывали: «В… 00 утра перейти на штурм…» — и вновь ставились непомерно трудные, порою нереальные задачи.

В эти сражения были брошены 1–я гвардейская армия, намертво прикрывшая переправы через Дон, и сильно поредевшие, утомленные 63–я и 21–я армии, которые начали свой отход с Северного Донца, и войска 24–й и 66–й армий, прибывающие в степи Сталинграда.

Первая гвардейская армия была надеждой и совестью главного командования. Ее штаб формировался далеко от юга — в Вологде, и армия имела первичное название «2–я резервная». Это была ударная, очень сильная армия, ее дивизии — 38, 39, 40, 41–я и другие соединения — были десантными, солдаты все как на подбор — молодые, здоровые, носили кинжалы и дерзко заявляли о себе: «Сталин приказал выковать из нас карающий меч».

И они действительно в дни отчаянного положения, когда степь и донские переправы были запружены потоком бегущих частей, стали на задонских высотах и приняли на себя удар бронированных клиньев 4–й танковой и 6–й армий противника.

Шагнув через Дон, 1–я армия в критические августовские дни неразберихи и сумятицы выстояла, не отдав врагу ни метра земли. Удержанные ею плацдармы в районе Сиротинской, Серафимовичей и Ново—Григорьевской так и остались до конца битвы в руках советских войск…

Но позже и для самой гвардейской армии наступили трагичные дни.

29 августа эта армия, наступавшая с плацдарма северо–западнее Сиротинской, получила приказ перейти к обороне. Полевое управление 1–й гвардейской армии, передав войска в состав 21–й армии, должно было к утру 1 сентября развернуться в районе Садки в готовности к приему прибывающих в состав фронта соединений. Но работники полевого управления армии, еще не успев опомниться от бомбежек и обстрела, изнуряюще действующих на психику, вдогон получили новый приказ: в составе семи стрелковых дивизий и трех танковых корпусов 1–й гвардейской армии с утра 2 сентября нанести контрудар по прорвавшейся группировке противника к Волге и в районе Гумрака соединиться с 62–й армией… В штабе армии многие были обескуражены: без всякой подготовки и вдруг бросать в наступление войска, да еще с далеко идущей целью — соединиться с армией, которая дерется в самом Сталинграде! За одни лишь сутки нужно было собрать войска, которые находились еще в движении и

ожидались к исходу 2 сентября. Танковые и стрелковые части прибывали без горючего и транспорта. Было явное опасение, что атака, намеченная на 2 сентября, сорвется из–за того, что части не успевали выйти на исходные позиции, подвезти горючее и боеприпасы.

Офицеры штаба армии сбивались с ног, нервничали. Командующий просил оттянуть время, чтобы собрать силы для удара…

С часу на час ждали приезда в войска северного крыла представителя Ставки генерала армии Жукова. В штабе фронта его поджидал Ломов.

«Ну-с, Павел Сидорович, вы готовы встретить большого начальника?» — спросил сам себя Ломов. Хрупая хромовыми сапогами, он прошелся по дощатому настилу к двери блиндажа, мысленно приложился в приветствии рукою к голове, мысленно отдал рапорт и улыбнулся: получалось толково. Тотчас поморщился: темно в блиндаже, тесно. Порешил, удобнее встретить на улице, для чего предусмотрительно вынес раскладной стул.

Наверху, ни возле щелей, ни за штабными столиками под грушами, никого из офицеров не увидел. «Куда все подевались?» — подумал он, немного злясь, но звать не захотел. Он ходил возле блиндажа, поглядывая на развилку дороги. Сновали взад–вперед машины — грузовые пропускал равнодушными глазами, а вот легковые и в их числе трофейные заставляли его невольно приосаниваться. Он уже притомился ждать, от напряжения поламывало в голове.

К командному пункту напрямую, по бездорожью вырулил зеленый «виллис». Ломов вначале и не подумал, что на такой машине, прозванной козликом, мог приехать представитель Ставки. Но каково было его удивление, когда «виллис», ковыляя, переехал через канаву и на ходу спрыгнул коренастый, полнеющий мужчина в военном комбинезоне, в ком Ломов узнал генерала армии Жукова. Ломов бросился к нему навстречу, придерживая левой рукой раскладной стульчик. Когда Ломов представился, генерал армии, сухо кивнув, не садясь на поднесенный ему стул, потребовал доложить обстановку.

— Критическое положение, — сбивчиво ответил Ломов, не сумев скрыть на лице пережитого.

— А где офицеры? — спросил генерал армии, сразу заметив скучное безлюдье в штабе.

Ломов огляделся и проговорил:

— Разъехались… Все на передовых позициях.

Он слукавил. Офицеры штаба, зная крутой характер Жукова, предусмотрительно попрятались кто куда, не смея показываться на глаза представителю Ставки.

— Докладывайте, почему именно критическая?

— Северное крыло фронта контратакует, но прогрызть фланг обороны прорвавшейся группировки неприятеля не в силах. — Ломов перевел дух и добавил: — Прорвать не в силах, и сами истекают кровью.

— Какую задачу имеют на ближайшее время войска? — спросил Жуков.

— Вести контратаки.

— И каковы перспективы этих контратак?

— Безвыходные, — сознался Ломов, — Войска не имеют никакого продвижения. Топчутся на месте… Правда, немцы несут очень большие потери и вводят резервы…

— Вы уверены в том, что противника можно таким образом остановить севернее Сталинграда, не дав ему занять город, — перебил Жуков.

Ломов промолчал, как–то весь съежившись.

Жуков подвигал нижней челюстью, посмотрел на жалкого и растерянного Ломова.

Темнея лицом, Ломов склонил голову.

Жуков хотел еще что–то сказать, но промолчал, взглянул на ручные часы: время близилось к двум часам пополудни. При одном упоминании о времени он ощутил, как же сильно проголодался. К тому же суматошные ночные сборы, дважды в один день совершенные перелеты без отдыха — все это навалилось сразу. «Ничего, перетерплю. Время не ждет», — внушил самому себе Жуков.

Он прыгнул в подкативший к нему «виллис» и поехал в расположение 1–й гвардейской армии.