Крутая волна
Шрифт:
— Фальшивое.
Спорить с ней было бесполезно. Ирина взяла кольцо, спрятала его в карман. А торговка уже щупала ее новенький впервые надетый в дорогу шарф.
— За этот дам две миски.
Шарф тонкой шерсти и хорошей выделки, он дороже всего торговкиного одеяния, но делать нечего, и Ирина почти без сожаления стянула этот так нравившийся ей шарф. Из второй миски торговка все-таки отсыпала почти половину обратно в кадушку.
Пока Ирина торговалась, кончился кипяток. Но в буфете неожиданно оказался чай, однако буфетчик, молодой парень с вороватыми глазами, строго сказал:
— На вынос не даем, пейте тут.
— У меня там раненый.
— Не могу — с, барышня. Я бы со всем нашим удовольствием, да начальник станции запрети- ли — с. — Лицо у буфетчика вороватое, глаза бегающие.
— Сделайте исключение.
— Только для вас. — Буфетчик налил из самовара полную флягу и, протягивая ее Ирине, шепотом предложил: — ГовяДинки не хотите — с?
— А разве есть? — спросила Ирина, оглядывая пустые полки.
— Только для избранных. И за натуру: золото, брильянты, драгоценные камни.
— У меня только вот это кольцо.
Буфетчику было достаточно одного взгляда.
— О, это высокой пробы. Полтора фунта, больше не могу — с. Время такое.
— Хорошо, я согласна.
— Возьмите. — Буфетчик извлек из-под стойки завернутый в тряпицу (слава богу, чистую) кусок. — Здесь ровно полтора фунта.
Ирина взяла кусок, взвесила его на ладони — в нем было не более фунта. Все равно, это сейчас — целое состояние…
Возле вагонов была давка, желающих ехать куда больше, чем мог вместить состав. С трудом пробравшись в вагон, Ирина не могла пробиться в свое купе: возле него сгрудились десятка два, а то и больше человек. Шумов опять что-то рассказывал.
— Петр Гордеевич, вам нельзя говорить! — крикнула через головы Ирина.
На нее зашикали:
— Тише ты, пигалица! Человек про жисть нашу обсказывает…
Голос Шумова доносился глухо, как из-под земли.
— Пашню лучше делить не по дворам, а по едокам, так справедливее.
— А ведь и верно! У одного их, душ-то, цела дюжина, а иной — сам — друг.
— Это как сход решит. Сообча, всем миром, делить надо землю-то.
— Слышь-ка, а с покосами как? Тоже подушно али по скотине?
Наверное, это опять затянулось бы надолго, но тут пришел паровоз, подцепил состав, и началась на него новая атака. В вагон втиснулось человек пятнадцать новых пассажиров, они напирали, и слушатели Шумова разошлись, чтобы сберечь свои места и узлы.
Рыжий мужик теперь настолько раздобрился, что уступил Ирине место в проходе, а сам забрался под лавку и уже оттуда стал засыпать Шумова вопросами:
— Слышь-ка, служивый, поровну-то опять не выходит, одному земля черная да жирная достанется, а другому — супесь.
— Ас лесом как быть?
Ирина в который уж раз напоминала:
— Поймите, ему нельзя разговаривать.
Мужик перестал спрашивать, а вскоре из — под лавки донесся густой храп…
До Самары они добрались сравнительно благополучно. В Самаре застряли на четыре дня. Вокзал был забит, им не нашлось даже гд. е сесть, первую ночь они так и простояли. У Шумова поднялась температура, горлом пошла кровь, он чувствовал себя совсем плохо. Наутро Ирине удалось снять недалеко от станции комнатку в деревянном домике у дряхлой старушки, совсем отощавшей от голода. Сначала старушка никак не хотела пускать Ирину с больным, боялась, что у него тиф. И согласилась только за буханку хлеба, которую Ирина выменяла за часы, подаренные ей матерью в день рождения.
Убедившись, что Шумов действительно не ти фозный, старушка принялась хлопотать возле него, растирала его какими-то мазями, поила снадобьями и настойками на разных травах. За три дня она поставила Петра на ноги. Тем временем Ирине через санитарного врача станции удалось достать два места в вагоне первого класса, и до Уфы они с Шумовым доехали хорошо.
В Уфе задержались на шесть дней. Где-то прошел буран, на путях были заносы, и поезда не ходили. Расчищать заносы было некому, пассажиры сами вызвались сделать это и группами уезжали на дрезине за реку Белую. Наконец пути были расчищены, вперед пустили товарный поезд, он прошел благополучно. Вслед за товарняком отправили и пассажирский.
На двадцать вторые сутки Ирина и Шумов добрались до Челябинска.
Глава четвертая
Возвращаясь с профессором Глазовым из Гатчины, Шумов по пути заехал в Царское Село, за Деминым.
Радиостанцию охраняли двое солдат, они пропустили Гордея беспрепятственно, даже не спросив документов. «Вот так и кого попадя пропустят», — подумал Гордей и сердито сказал солдату со шрамом на щеке, судя по всему старшему:
— Ты бы хоть документ какой спросил у меня, а то пускаешь не зная кого.
— А вон он у тя, документ-то, на башке написан. — Солдат ткнул прокуренным пальцем в ленточку на бескозырке и вслух по слогам прочи тал: — «За — би — я-ка». Мы хотя и без надписев, а тоже из энтих самых, из забияк.
— Мало ли на чью голову можно напялить эту бескозырку, — А нешто мы совсем слепые? Чать, не по одной надписи судим. Руки-то вон у тя что кувалды и в мозолях…
— И нос картошкой, — весело добавил другой солдат, помоложе.
Спорить с ними, видимо, бесполезно. Гордей только махнул рукой и вошел в здание.
Демин, похоже, только что проснулся, протирая опухшие глаза, коротко пояснил:
— Не понадобился я тут, стрелять не пришлось, вот и отоспался за все дни.
До Петрограда они доехали быстро, завезли профессора домой, и Гордей тут же отпустил автомобиль. И вскоре пожалел об этом: до Рыбацкого добираться было не на чем. Пришлось идти пешком, к стоянке кораблей они подошли далеко за полночь, потом долго ждали, пока пришлют с миноносца шлюпку. Когда поднялись на борт, вахтенный на баке уже пробил две склянки.