Крутая волна
Шрифт:
— Он.
— Такой тихий, старательный матрос. Никогда бы на него не подумал.
— В тихом-то болоте черти водятся.
— Признался?
— Сначала отпирался, а когда запись в журнале показали, сознался. Говорит, старший офицер приказал. Я, дескать, не знал, для чего это. Врет, сволочь, знал! Ну, помяли ему немного бока, чуть за борт не скинули, нам с механиком едва удалось отбить его у матросов. Заперли в карцер.
— Проследите, чтобы самосуд не учинили.
— Выставили в охрану надежных ребят, не допустят. А судить будем по закону.
— Хорошо, — согласился Колчанов и спросил: — А как ведет себя Желудько?
— Желудько парень честный, хотя и заблуждался. Дивизионный врач Сивков ему мозги замутил. Ничего, прочистим, добрый матрос выйдет!
— Как говорится, дай бог. Остальные котлы работают нормально?.
— Боюсь, как бы и они не вышли из строя.
— Что предлагает механик?
— Надо остановить котлы, прощелочить. А на этом запаять трубки.
Колчанов пристально посмотрел на горизонт.
— Сколько это займет времени?
— Пока остынут, то да се — не менее суток понадобится. Да еще паять неизвестно сколько.
— Постарайтесь уложиться в самый короткий срок, — сказал Колчанов, переводя рукоятки машинного телеграфа на «Стоп».
Заикин ушел, а Колчанов склонился над картой, нанес счислимую точку и, указав Гордею карандашом на расположенный фжнее курса остров Гогланд, озабоченно сказал:
— Вот чего нам следует опасаться. Нас будет дрейфовать именно в эту сторону. Сейчас измерим скорость дрейфа.
Он взял секундомер и приказал выбросить балластину. Вскоре сказал Гордею:
— Скорость дрейфа два узла. Теперь от счис- лимой точки отложите вектор скорости и рассчитайте, через сколько времени нас нанесет на остров.
Гордей взял транспортир, приложил параллельную линейку, провел линию ветра, измерил Циркулем расстояние. До острова сорок девять миль.
— Через двадцать четыре с половиной часа подойдем к острову.
— Это если вплотную к берегу. Но ближе чем на две — три мили подходить к острову нельзя. Значит, остается менее суток.
Вскоре густо повалил липкий снег, потом стемнело, и даже в трех шагах ничего не было видно. От этого грохот стал еще оглушительнее. Потерявший ход, неуправляемый корабль то резко бросало в сторону, то накрывало волной, то вдруг начинало разворачивать и кренить так, что он трещал.
В полночь сорвало с кильблоков шлюпку, и она пошла гулять по палубе, сметая на своем пути все: кнехты, вентиляционные грибки, стойки лееров штормового ограждения. Освещенная прожектором, она неумолимо приближалась к кожуху машинного отделения. «Если пробьет кожух — машинное отделение может затопить. И тогда…» Что будет тогда, Колчанов представлял ясно.
— Господи, пронеси! — умолял Хромов и крестился, как на паперти.
Все напряженно наблюдали за шлюпкой и в отчаянии стискивали зубы: ничего сделать было нельзя. Вот по палубе прокатилась очередная волна, и шлюпка, как бритвой, срезала две железные стойки на шкафуте. Теперь на ее пути к кожуху не было препятствий. Еще накат — и…
И вдруг в желтом луче прожектора мелькнула темная фигура. Колчанов узнал матроса Григорьева.
— Стой! Назад! — крикнул он в мегафон. — Григорьев, назад!
Теперь и Гордей узнал Григорьева. «Что он, спятил?»
Волна приподняла шлюпку. Григорьев бросился ей наперерез, и в то же мгновение страшный, нечеловеческий вопль пронзительно ворвался в грохот моря. Гордей даже зажмурился.
Когда открыл глаза, волна уже прошла, шлюпки не было видно, свет прожектора выхватил из темноты распластанное на палубе тело. А корабль опять стремительно падал вниз, вот — вот накатится новая волна и унесет человека в море. Но к нему уже подскочил кто-то из кормовой надстройки, поволок по палубе к двери офицерского коридора.
Потом на мостик прибежал Давлятчин, скороговоркой доложил:
— Григорьев нога ломал, кость такой белый торчит. Бульна худой нога!
— Фельдшера в кают — компанию! — приказал Колчанов.
Гордею хотелось посмотреть на Григорьева, но уйти с мостика он не мог: Колчанов сам пошел в кают — компанию. Возвратился он оттуда еще более озабоченный, даже злой. Гордей не решился спросить, что с Григорьевым. Но, перехватив вопросительный цзгляд Берендеева, Колчанов объяснил:
— Раздробило кость, фельдшер говорит, что ногу придется отнимать. Надо скорее добираться до Гельсингфорса. — И крикнул в переговорную трубу: — В котельном! Механика и комиссара на мостик!
Когда пришли механик и Заикин, Колчанов уже спокойно объяснил им:
— Григорьев рисковал жизнью, чтобы спасти корабль. Расскажите об этом всем и поторопите с котлами. Объясните, что Григорьева надо оперировать, мучается парень, И ветер не утихает, как бы нас не выбросило на Гогланд. Словом, сделайте все возможное, чтобы быстрее пустить котлы.
— Мы и так делаем все, Федор Федорович, — виновато сказал механик и вздохнул. — Но выше головы не прыгнешь. Надо запаять трубки. Это пока невозможно: котел еще не остыл.
— А что, если я в горячий попробую залезть? — предложил Заикин. — Авось не сварюсь.
— Нет, это безрассудно! — возразил механик. — Я не могу разрешить. Он, понимаете ли, Федор Федорович, собирается лезть в неостывший котел. Я категорически возражаю!
— Да ведь ничего страшного нет! — начал убеждать Заикин. — Получится — хорошо, не получится — вылезу. Надо попробовать.