Крутая волна
Шрифт:
Встревоженный своими мыслями, Колчанов сначала не прислушивался к разговору, но, напившись чаю и отогревшись, настроился более благодушно и стал слушать внимательно.
— Россия — страна крестьянская, мужик веками кормил не только Русь, но и всю Европу, и, должен заметить, кормил сытно! — утверждал дивизионный врач Сивков.
— Но из этого ровно ничего не следует, — возражал лейтенант Мясников. — Идея гуманизма чужда крестьянину. Только интеллигенция может облагородить народ, ей принадлежит будущее не одной российской нации.
— Ерунда! — категорично и не очень вежливо заметил лейтенант Стрельников. — Большинство людей занято добыванием пищи, размножением и накоплением собственности. В этой массе затерялся интеллигент. И хотя он именует себя демократом, либералом, анархистом и еще черт знает чем, он не способен возвыситься над массой и повести ее.
— Но идея гуманизма должна…
— А, бросьте, — небрежно отмахнулся Стрельников. — Вашей патокой рассуждений о гуманизме не подсластить горечь действительности. Россия отстала от других стран на сто лет, и нищета наша общеизвестна. И все эти бунты, стачки, забастовки — следствие именно нищеты, а не брожения умов.
— С этим согласен, — подхватил мичман Сумин. — Никакого брожения умов нет даже в среде интеллигенции. Просто людям хочется безумств. Мне лично осточертела скука службы, и я хочу безумствовать. Без идей, без гуманизма, без социализма. И вообще мне кажется, что революциями люди занимаются только от скуки.
— От скуки полезней всего женщины, — убежденно сказал Мясников.
Заговорили о женщинах. Мясников рассказал, как в Ревеле он познакомился с эстонкой, не знающей по — русски ни одного слова.
— Мы объяснялись только жестами и, представьте, отлично понимали друг друга.
— Представляю! — насмешливо сказал Поликарпов.
— Ах, вы всегда о пошлостях! — отмахнулся от него Мясников. — Нет, это был чудесный, неповторимый вечер, все в нем было чисто и таинственно, как будто она была из другого мира, с какой-то неизвестной планеты, и все в ней было так воздушно…
— Поцелуи тоже воздушные? — спросил Поликарпов.
— Перестаньте! — одернул его Стрельников.
Поликарпов обиженно поджал губы и встал.
Он было совсем собрался уходить, но по пути подсел к Колчанову и сказал:
— А ваш матросик-то, Шумов, завел себе в Ревеле матаню. Я видел.
— Ну и что? — спросил Колчанов.
— Ничего, такая миленькая. Наверное, белошвейка или что-нибудь в этом роде.
— Пусть уж лучше матань заводят, только не занимаются политикой.
— Вот это верно! — обрадовался Поликарпов. — А то распустились вконец. И самое прискорбное то, что социализмом заражены ряды славных защитников отечества! — Поликарпов повысил голос, привлекая внимание и остальных. И Колчанов знал, что сейчас он долго и скучно будет говорить о том, что единственное спасение России — в укреплении монархии, будет грубо наскакивать на Сивцова, на Мясникова, на всех.
Поликарпов и в самом деле говорил долго, он брызгал словами во все стороны, но его, кажется, никто не слушал, хотя все вежливо молчали. Колчанов тоже молчал и думал о своем.
Последние года полтора — два он жил в каком- то вихре событий и мыслей и никак не мог разобраться сам в себе. Вихрь этот кружился все быстрей и быстрей. Колчанов понимал, что он вовлекал в свой круговорот не одного его, а сотни и тысячи людей, они тоже не в силах были противостоять этому вихрю, не знали, в какую сторону идти. Вот и Сивцов, и Мясников, и Стрельников — все чего-то ищут, а чего? С кем из них идти? Может, они и в самом деле от скуки пытаются заняться революцией? Каждый из них проповедует что-то свое, но во всех их суждениях чувствуется боязнь именно социализма, озлобленность против большевиков. А может, они все это делают из страха перед революцией, понимая ее неизбежность? Чего они хотят?
Вот Поликарпов с его откровенным монархизмом ясен. По крайней мере знаешь, что от него можно ожидать.
Странно, но Заикин тоже ясен. В этой листовке большевики прямо и откровенно объясняют, чего они хотят.
Так кто же все-таки прав?
Колчанов обвел взглядом всех сидящих и пожалел, что у него нет близкого человека, с которым он мог бы говорить откровенно.
Теперь Колчанов стал внимательнее наблюдать за матросом Заикиным, и вскоре ему удалось подслушать разговор кочегара с Кляминым. Подслушивать чужие разговоры было не в правилах Колчанова, он считал это ниже своего досто инства, но все получилось нечаянно. Колчанов возвращался из порохового погреба, чтобы сдать ключи дежурному, когда услышал, что в каюте мичмана Сумина кто-то разговаривает. Мичман неделю назад был послан в Ревель с секретным донесением. Полагая, что он вернулся, Колчанов решил зайти и узнать последние новости, которые сюда, в Рогокюль, доходили с большим опозданием. Он вошел в тамбур и уже взялся за ручку двери, когда услышал за ней голос Заикина.
«Интересно, что он тут делает?» — подумал офицер и прислушался.
Заикин неторопливо говорил:
— Приглядываюсь я к тебе, Афоня, мужик ты насквозь наш, а силу на пустое тратишь. Ну Карев, тот понятен, душа у него холуйская. А ты-то человек самостоятельный, неглупый, а тоже какого-то своего справедливого бога ищешь.
— Каждый своего бога ищет, — убежденно сказал Клямин. ЕгО присутствие здесь не удивило Колчанова. Вестовой Сумина матрос Рябов заболел животом и был отправлен в госпиталь. Кля- мина, как старательного и послушного матроса, назначили вместо него. Клямин имел ключи от каюты. — Ты вот Ленина в боги-то метишь.
— Не бог он, а человек и вождь всего мирового пролетариата. Ты ведь тоже пролетарий.
— Нет уж, меня в свою компанию не зачисляй, я сам по себе, а вы сами по себе, — возразил Клямин. — Вы, пролетарии, мимо главного-то и пролетаете, а я в корень гляжу. Ты вот ловкий, в чужие дела суешься, а все равно в беде моей не помощник.
— А может, как раз мы-то, большевики, и есть главные помощники в твоей нужде? Тебе что нужно? Землю? Так ведь Ленин как раз за то, чтобы землю у помещиков отобрать и отдать ее крестьянам.
— Дак ведь мало ли что можно сказать! Я вот тоже могу тебе пообещать все море Балтийское подарить. На, бери, пользуйся! — Клямин говорил сердито и убежденно. — Нет, землей только царь может распорядиться, он ее хозяин.
— А я вот слышал, скинут его скоро.
— И то ладно! — одобрительно заметил Клямин. — Этот царь плохой. Войну вот затеял, для чего? И править не умеет, всю Россию Гришке Распутину отдал. Плохой царь, его и скинуть не жалко. Нужен наш царь, мужицкий, потому как вся Россия только на мужике и держится, им кормится и поится.