Крутая волна
Шрифт:
Оставался один выход — послать Гулькина. Это тоже рискованно: если Гулькин попадется, на «Самсоне» не останется почти ни одного человека, на которого можно положиться. Но, кроме Гулькина, никто с поручением не справится: Демин и Зотов еще молоды, Шумов, тем паче, хотя и сообразителен.
Но как встретиться с Гулькиным? «Самсон» стоит у другой стенки, на него просто так не по падешь. Придется все равно обращаться к механику. Какой же предлог найти?
После похода, как обычно, начали плановопредупредительный ремонт котлов. Остановили первый котел и, не дожидаясь, пока он остынет окончательно, стали проверять коллектор. Выяснилось, что надо запаять четыре трубки, сменить водомерное стекло, обновить кладку пода. Не оказалось запасных водомерных стекол, и Заикин предложил:
— Надо одолжить на «Самсоне», они прошлый раз двенадцать штук выписали. А то, пока выпишешь да получишь в порту, пройдет не меньше недели.
Барон Осинский торопил механика с ремонтом, надо было спешить, а отношения с механиком «Самсона» были далеко не самыми лучшими.
— На «Самсоне» зимой снегу не выпросишь.
— Дозвольте, я попробую? — предложил Заикин. — У меня там землячок машинистом служит.
— Что же, попробуйте, — согласился механик.
К обеду Заикин принес два водомерных стекла. В тот же день на «Самсоне» порвалась тяга трюмного насоса, и трюмному машинисту Гулькину пришлось идти на завод сваривать ее. Была составлена соответствующая заявка, гарантирована оплата, в бухгалтерии завода выписали наряд, и никого не удивило, что корабельный машинист сам вызвался помогать при ремонте, — шла война, и корабль надо было держать в полной боевой готовности.
Не было ничего удивительного и в том, что после работы матрос захотел по — русски угостить Георга Луура и не привыкший к таким угощениям Георг немного захмелел. Работа была выполнена великолепно, шов получился красивый и ровный, будто выстроченный на швейной машинке «Зингер». Тяга аккуратно завернута в чистую холстину. А что касается последних пяти номеров «Социал — демократа», то они попали туда чисто случайно. И кому интересно слушать разговор двух изрядно подвыпивших людей?
— Ви дольшен готофиться, идет большой событий. Ми стоим — как это гофориться? — на порог, да, на порог рефолюция!
Глава восьмая
Ее ждали. Ее уже предчувствовали. В кубриках — с нетерпением, в кают — компании — с опаской, недоумением, с ненавистью и отчаянием. И там и тут понимали, что она неотвратима. Но никто не думал, что она придет так скоро — в феврале семнадцатого… Поликарпов, первым узнавший о событиях в Петрограде, еще надеялся, что. все кончится конституционной монархией, что Николай II отречется от престола в пользу своего брата Михаила. Об этом поговаривали давно, не знали только, кто будет следующим царем.
— Пусть подавятся этой конституцией! — сердито говорил Поликарпов. — В конце концов, у нас уже есть Дума, земские союзы, военно — промышленные комитеты. Впрочем, какая разница, если появится еще один комитет?
— Например, большевистский, — мрачно вставил мичман Сумин.
— Ну уж нет! — Поликарпов стукнул по столу так яростно, что зазвенела посуда. В дверь тотчас заглянул вестовой.
— Господа, прошу потише, — сказал старшин офицер, заметивший вестового. — Нас слушают. Без официального на то распоряжения мы не можем допустить, чтобы об этом знала команда.
Но команда уже знала. Вестовой, услышав о том, что в Петрограде революция и царь отрекся от престола, тут же сообщил своему дружку Демину, и по кубрикам и палубам с быстротой шквала пронеслось это долгожданное здесь слово — «революция!». Матросы побросали работу и, не сговариваясь, все потянулись на бак.
Второе отделение комендоров спало после ночной вахты, когда в кубрик, громко топая по железным ступеням, сбежал матрос Григорьев.
— Подъем! — еще с трапа крикнул он.
Дневальный матрос Мамин, схватив Григорьева за шиворот, зло зашипел ему в лицо:
— Чего базлаешь? Иль не видишь, что отды- хают люди, ночная вахта.
— Подымай всех, в Петрограде революция! Царя скинули.
— Брешешь!
— Вот те крест! — Григорьев и в самом деле перекрестился. Должно быть, это вполне убедило Мамина, он выпустил Григорьева и взялся за дудку. Но свистнуть все-таки не решился, спросил:
— Без команды-то как?. Попадет еще.
— Вот дубина! — рассердился Григорьев, — Царя же скинули. Свисти!
— Чего свистеть-то?
Вопрос был не праздный. Каждая команда предварялась своей мелодией на дудке. Их было что-то около пятнадцати: к авралу, к тревоге, к подъему, к отбою и прочие. Разумеется, мелодии, предваряющей сообщение о свержении царя, в природе не существовало, и затруднение Мами — на было вполне оправданным. Но Григорьев и тут нашелся:
— Давай самую веселую — к вину!
И в кубрике раздалась веселая трель.
К тому времени, когда Гордей Шумов прибежал на бак, там уже собрался почти весь экипаж. Черная толпа бушлатов и бескозырок ворочалась, как муравьиная куча. Стоял несмолкаемый говор доброй сотни людей, и невозможно было понять, о чем они говорят: сквозь бурливый поток слов отчетливо прорывались только отдельные:
— Нам-то что теперя делать?
— Я его, вон как тебя, на смотру видел. Так себе, царь, не видный был.
— Теперь как, другой будет?
— А хрен его знает!
Даже тихий Давлятчин, размахивая руками, радостно кричал:
— Сарь убирал — бульна якши!
Гордей протиснулся к стоявшему у шпиля За- икину:
— Это правда?
— Наверное, правда. Офицеры говорят, а они зря говорить об этом не станут. Надо узнать в городе. Ты вот что, Гордей, любым путем выбирайся в город и разузнай все как следует.
Гордей с трудом пробрался сквозь толпу и лицом к лицу столкнулся с боцманом Пузыревым. Слух об отречении царя от престола дошел и до Пузырева, но не возбудил в нем ни радости, ни страха, не пошатнул его уверенности в незыблемости существующего порядка. И в этом скопище матросов на баке он узрел только одно: нарушение дисциплины. И он шел сюда с единственной целью: пресечь!