Крутая волна
Шрифт:
— В кого? — спросили опять.
По рядам уже ветерком пронесся смешок, а Карев, ничего не подозревая, говорил:
— Христианской он веры, христианской. Не то что, скажем, татарин Давлятчин…
«Кто просил этого болвана лезть не в свое дело?» — думал с досадой Осинский.
За Истомина голосовало всего человек десять. Теперь матросы насторожились, каждую кандидатуру обсуждали обстоятельно. И когда дошла очередь до Боброва, против него начали возражать:
— Тоже из тех ж…лизов.
— Доносчик, Поликарпову служил!
За Боброва, кажется, уже никто не голосовал. За Желудько решил заступиться дивизионный врач Сивков. До этого никто из офицеров не высказывался, и выступление Сивкова все встретили с любопытством.
— Товарищи! — говорил Сивков. — Большинство из вас — одетые в матросские робы крестьяне. Вы самые нуждающиеся, вы хотите земли, на вас, на вашем труде держалась и будет держаться вся Россия. Не случайно крестьянство было всегда самым революционным классом. Вспомните Болотникова, Разина, Пугачева. Кто они были? Крестьяне. Кто их поддерживал? Крестьяне. И вот теперь, когда революция победила, вы хотите крестьянина отстранить от власти, отдаете ее рабочим. Этого хотят большевики. А мы, партия со- циалистов — революционеров, настаиваем: в крестьянской стране власть должна принадлежать крестьянину. Сверху донизу. И в вашем, то есть в нашем, судовом комитете. Матрос Желудько вот уже второй год состоит в партии эсеров. Он вел среди вас в это время подпольную революционную деятельность…
Это был верный ход: матросы мало знали о чьей-либо подпольной деятельности, на то она и подпольная! И Желудько избрали в комитет.
К изумлению барона Осинского, секретарем комитета избрали молодого матроса Шумова, Толь ко теперь барон узнал, что именно Шумов открыл погреб и пирамиды и роздал матросам винтовки и револьверы. Барон выразительно посмотрел на старшего лейтенанта Колчанова. Тот вскинул голову и ответил дерзким, насмешливым взглядом.
Заикина не. было весь день, вернулся он поздно вечером злой.
— В чем дело? — спросил его Гордей.
— Худо, брат. В местный флотский комитет пробралось много всякой швали. А в Ревельском Совете рабочих и воинских депутатов сплошь меньшевики и эсеры. Черт знает, откуда их столько набралось! Эх, жаль, что корабли тут у нас одна мелкота. Были бы линкоры и крейсера, этот номер не прошел бы, там организации крепкие. Да и от Петрограда мы далековато…
Утром 4 марта зачитали приказ исполкома Ре- вельского Совета. Всем рабочим предлагалось приступить к работе, а гарнизону и командам кораблей немедленно начать повседневные занятия.
Объявив приказ, барон Осинский добавил:
— Как видите, это воля не только командования, но и избранного вами Совета. Так что прошу все привести в соответствие с распорядком дня и завтра начать занятия по расписанию. — Потом, отозвав Колчанова, приказал ему громко, чтобы слышали все остальные: — Произведите к вечеру ревизию арсенала, доложите о наличии винтовок, револьверов, патронов.
Клямин толкнул Гордея в бок:
— Слышь-ка, дело-то куда поворачивается? Как бы тебе, парень, под суд не угодить.
По настоянию Клямина и созвали заседание судового комитета. Обсуждали один вопрос: возвращать или не возвращать оружие, самовольно розданное Шумовым. Клямин настаивал, чтобы вернуть все. Демин доказывал, что возвращать оружие нельзя, оно еще может пригодиться, тем более сейчас, когда Совет издал такой предательский приказ.
— И приказ этот не надо выполнять! — горячился он. — Если на других кораблях с ним согласные, пусть они и выполняют. А нам надо сняться с якоря и двинуть в Петроград, уж там- то нас поддержат.
— Огнем* береговых батарей, — усмехнулся Заикин.
— Каких батарей? — не понял Демин.
— Тех, что в Кронштадте, в Ораниенбауме, по всему побережью. Думаю, что парочки попаданий из шестнадцатидюймовых нашему «Забияке» вполне достаточно.
— Трусишь? — презрительно спросил Демин.
Заикин спокойно посмотрел на взъерошенного матроса и сказал:
— Здесь трусливых нет, если надо будет, каждый из нас может умереть не хуже тебя. Только зачем же нам умирать? Умереть и дурак может, дело нехитрое. Нам надо победить. А без революционной выдержки и дисциплины мы победить не сможем.
— Опять дисциплина! При царском режиме дисциплина, при Временном правительстве дисциплина, может, и при социализме тоже устав о наказаниях будет?
— Обязательно.
— Так на хрена же мы все это затеваем?
— Ну ладно, — оборвал Демина Заикин. — Твои анархические замашки нам известны, но переубеждать нам сейчас тебя некогда. Надо решить, что делать с оружием. Что думаешь ты, Шумов?
— А что тут думать? Не отдавать, да и только. И те винтовки, которые в пирамидах, тоже надо раздать.
— Так ведь тебя же сразу под суд.
— Пусть. Одного же, а не всех. А я уж как- нибудь… Не боюсь.
— Еще один герой выискался! — насмешливо заметил Заикин.
— Надо сдать! — настаивал Клямин. Его поддержал Желудько.
— Винтовки, черт с ними, можно и сдать, а пистолеты ни в коем случае, — говорил Зотов.
— Не сдавать ничего! — утверждал Шумов.
Неизвестно, чем дело кончилось бы, но тут в кубрик спустился старший лейтенант Колчанов.
— Извините, — сказал он, — я невольно услышал ваш разговор. Очень уж громко вы разговариваете, на верхней палубе слышно. А напрасно! Впрочем, это дело ваше. Я просто хотел предложить вам несколько иное решение. Дело в том, что все можно оформить законно.
— А именно? — спросил Заикин.
— Об этом я хотел бы поговорить только с матросом Шумовым, — ответил Колчанов и, повернувшись, стал подниматься по трапу.
Все молча наблюдали, как он поднимается. Потом переглянулись и недоуменно пожали плечами. Заикин кивнул Гордею: