Крутая волна
Шрифт:
— Сходи-ка, может, и в самом деле… Попытка не пытка.
Гордей полез наверх. Колчанов ждал его на шкафуте, нервно покуривая папиросу. Когда Гор дей подошел, он, оглянувшись по сторонам, тихо сказал:
— Через час зайдите ко мне в каюту. *
— Хорошо.
— Отвечать надо как положено.
— Есть, зайти в каюту!
— Ну то-то, — усмехнулся Колчанов и пошел в корму.
Когда ровно через час Гордей зашел к нему в каюту, Колчанов лежал одетым на койке и курил.
— Посмотрите, нет ли кого в коридоре, и плотнее прикройте дверь, — сказал он.
Гордей выглянул в коридор, там никого не было — офицеры все еще отсиживались по каютам. Плотно прикрыв дверь, Гордей выжидательно посмотрел на Колчанова. Тот не спеша докурил папиросу, поднялся, швырнул окурок в пепельницу и взял со стола несколько листков.
— Вот наряды для получения боезапасов со складов порта. Это снаряды, это патроны к винтовкам и револьверам. Сколько вы их там израсходовали, не знаю, но сделайте так, чтобы к вечеру все было на месте. А вот наряд на четырнадцать револьверов. Если вам удастся их получить, можете не сдавать. Но те, что брали, положите на место. Буду проверять по номерам. Ясно?
— Так точно. Спасибо.
— И еще вот что: наряд на револьверы фиктивный, копии его не осталось. Если какая-нибудь заминка выйдет, скажите, что мою подпись подделали. У меня нет никакого желания идти из-за вас под суд. И вообще… Не вздумайте вообразить, что я помогаю вам по каким-то политическим убеждениям. Я далеко не уверен, что поступаю правильно, пожалуй, даже уверен, что поступаю неблагоразумно. Впрочем, это уже мое дело. Идите. Да, возьмите с собой надежных людей. Скажем, Клямина и Зотова. Впрочем, это ваше дело.
Шесть из четырнадцати полученных со склада револьверов Заикин велел передать Егорову, и Гордей, отправив Клямина и Зотова на корабль, пошел к Ивану Тимофеевичу. Дома его не оказалось. Наталья опять велела подождать в той же комнате. И опять все было, как в первый раз. Наталья приходила и уходила, ловко проскальзывая между вещами, только теперь Гордей, уже не стесняясь, расспрашивал ее:
— Как вы тут одна-то жили? Не боялись?
— А чего мне бояться? Меня полиция охраняла. — Наташа засмеялась звонко, заразительно. Потом вдруг нахмурилась и сказала: — Вы бы дали папе отдохнуть. Он по ночам кашляет.
— Им командую не я.
— Да, конечно. Но вы скажите там кому надо. Хотя бы этому Михайле. Вы его давно знаете?
— Всего два раза видел в Петрограде. А что?
— Говорят, он с самим Лениным знаком. Правда?
— Не знаю. Может быть.
— Интересно, какой он, этот Ленин? И почему все так считаются с ним? Только и слышишь: Ленин, Ленин. Вам он нравится?
— Нравится — не то слово.
— Да, пожалуй, не то, — согласилась Наталья. — Ну, уважаете или-как там? — поклоняетесь?
— Вот — вот, поклоняюсь! — серьезно, даже задиристо сказал Гордей.
Наталья рассмеялась, и Гордей сердито заметил:
— Ничего смешного нет!
А она опять рассмеялась:
— Вот и отец так же. Все вы одинаковые.
— Ну, мне до вашего отца далеко, он человек тоже большой.
— А я очень глупенькая? — серьезно спросила Наталья.
Гордей смутился.
— Вы еще молодая.
— Значит, и вправду глупенькая, — вздохнула Наталья. — Вот и отец мне то же говорит. Я вам совсем не нравлюсь? Говорите, только прямо.
Гордей смутился еще больше. Сам вопрос казался ему сейчас совсем неуместным, было что-то нелепое в этом переходе от серьезного к разговору об отношении к ней, хотя спросила она без всякого кокетства, а искренне. И он хотя и смущенно, но тоже искренне ответил:
— Нравитесь.
— Даже такая… несознательная? Теперь она спросила насмешливо.
— Да, — серьезно ответил он.
— Может, вы специально из-за меня пришли?
— Нет. Я пришел, чтобы передать Ивану Тимофеевичу вот это. — Он откинул полу шинели и вынул из-за пояса револьвер.
— Ой! — испуганно вскрикнула Наталья. — Зачем это?
— Пригодится.
Она все еще смотрела на него испуганно.
— Чего испугались? — мягко спросил Гордей.
Наталья не ответила, отвернулась и подошла к окну. Помолчав, грустно сказала:
— Я не трусиха. Но я не хочу, чтобы убивали людей.
— Каких?
— Все равно каких. Ведь люди же!
— А если эти люди посылают миллионы других туда, на фронт, чтобы те убивали и умирали за их капиталы?
Наталья резко повернулась, посмотрела на Гордея в упор и сказала:
— А вы, оказывается, злой.
— Злой? Да, злой! — вызывающе бросил он. — А знаете, откуда у меня эта злость? Я еще в пеленках был, когда отца угнали на каторгу…
Он говорил торопливо, точно боялся, что Наталья не дослушает его. Он рассказал о том, как жил в деревне, о том, что самым ярким впечатлением детства было постоянное ощущение голода, о том, что на всю их семью была одна корова и одни пимы. Не забыл и о том, как пас коров, как Васька Клюев обирал всю деревню, как есаулов сын Санька Стариков не хотел отдавать саблю…
Его рассказ, должно быть, потряс Наталью. Она долго молчала, опустив голову и кусая губы. Потом виновато посмотрела на него и тихо спросила:
— Я вас очень обидела?
— Вы? Нет. При чем тут вы?
— Это я вас заставила… Я не хотела, я не знала… — Она вдруг стремительно подошла к нему и сказала: — Вы хороший. И я очень рада этому. Знаете, вы мне тоже… нравитесь.
Гордей встал, но она тотчас повернулась и выскользнула за дверь. Все это было так неожиданно, что Гордей растерялся и так и остался стоять посреди комнаты. Мысли его путались, пе рескакивали с одного на другое, потом он вдруг вспомнил ту драку с Люськой Вициной, и то же пронзительное чувство овладело им. «Странно, — подумал он, — я даже не прикоснулся к ней, а то же самое… Значит, и тогда не было ничего стыдного?»