Крутое время
Шрифт:
— Да в уме ли он? — спросил первый солдат надзирателя. Тот, не отвечая, медленно отчеканивая каждый слог, проговорил:
— Поч-тен-ный, бы-стро оде-ван-ся!
— Я готов, — помедлив ответил Мендигерей.
— Ну, тогда пойдемте. — Солдат повернулся к надзирателю. — В уме, оказывается.
Истощенный, мертвецки бледный заключенный с глубоко запавшими глазами мог и в самом деле показаться сумасшедшим.
— Ну, пойдемте, пойдемте, — уже мягче сказал солдат, довольный тем, что заключенный оказался в здравом уме.
— Куда?
— Потом узнаете.
Поверх рваной рубахи
Кульшан, потеряв голову от радости, что он жив, как-то и не подумала об одежде, а денег у нее не было, чтобы потом купить.
— Куда? — снова невольно вырвалось у Мендигерея, но только теперь он осознал полностью, что за люди пришли за ним.
Их дело маленькое. Скажут: приведи — приведут, прикажут: расстрелять — расстреляют, — думал он. — Куда ведут? На допрос? Или без следствия…»
— Быстрее шагайте! — приказали конвоиры.
Они направились к центру города. Заключенный отметил про себя, что конвоиры не очень суровы. «Наверное, все-таки на следствие…»
«Самое плохое — расправа без суда, лучшее в моем положении — следствие, допрос», — рассуждал Мендигерей. Уже в темноте его привели к воротам большого дома, и солдаты, отдав честь, передали его офицеру-казаху.
Не говоря ни слова, офицер привел заключенного в кабинет Жанши Досмухамедова.
Глава велаята не поздоровался, лишь жалостливо покачал головой. Измученному арестанту, который к тому же был старше Жанши, он не предложил даже сесть и сам тоже продолжал стоять сбоку своего большого стола, в упор разглядывая Мендигерея.
«Что это он, — власть свою хочет показать? Или строит из себя опытнейшего прокурора? Или думает унизить, нагнать страху?..»
Гнев охватил Мендигерея. Он забыл о своем тяжелом состоянии.
— Допрашивайте, мирза, коль вызвали! — жестко сказал Мендигерей, вперя в Жаншу ненавидящий взгляд.
Жанша даже не шелохнулся, молчал. Он смотрел на дверь комнаты в глубине, словно стараясь отвести от себя пронзительный взгляд арестанта. Мендигерей тоже взглянул туда. Дверь была открыта, но комнату скрывали тяжелые шторы. «Видно, там кто-то притаился».
Стало тихо-тихо. И глава правительства, и узник — оба молчали.
Времени прошло немного, но Мендигерею, нервно прислушивавшемуся к каждому звуку, к каждому шороху, показалось оно целой вечностью. Неожиданная встреча с этим высокомерным адвокатом, изваянием, застывшим у своего стола, загадочный прием не предвещали ничего доброго. «В своих речах сладко поешь о народе, а на деле выжимаешь последние соки из обнищавших, последнюю кровь высасываешь у несчастных, образованный лакей ханов и султанов!»— яростно думал Мендигерей.
Заключенный думал об одном, а правитель велаята — совершенно о другом. Жанша только сейчас беседовал с Халелом. Ни с одним словом Жанши Халел не согласился, и тогда глава велаята вызвал Мендигерея, чтоб Халел мог с ним поговорить с глазу на глаз.
Уже на другой день, после того как Мендигерея привезли в Джамбейты, Жанша подумал о том, что если в будущем он окажется на шатком мосту изменчивой судьбы, то не мешает заблаговременно, пока более или менее спокойно, заручиться спасительным канатом. Если большевики возьмут верх, прогонят с треском атамана Мартынова и генерала Толстова, то — кто знает — чтобы сохранить свою голову, придется протянуть руки к Абдрахману и Мендигерею… Поэтому он счел разумным обращаться с Мендигереем помягче, ласковей, не подвергать его пыткам и держать как бы в почетном заключении. Об этом Жанша не говорил Халелу открыто, но довольно ясно намекнул, сказав как-то: «В конце-концов настанет мир, мы все забудем о вражде, станем жить на одной земле и заботиться о ее благе, учтите». Он распорядился, чтобы в тюрьме Мендигерея содержали в чистоте, кормили хорошо и обращались вежливо.
Конечно, Мендигерей не знал этого, неприглядная деятельность Джамбейтинского правительства проходила на его глазах; и то, что под предлогом партизанского гнезда сожгли дотла села — Алексеевку и Александровну, и то, что дружинники Гаруна и Жанши расстреливают невинных, грабят, избивают, бросают в тюрьмы молодых и старых, детей и женщин — все это дело рьяных автономистов. Услужливый пес Гаруна — Аблаев прямо на глазах Мендигерея зарубил двух мальчиков из Фроловского. Даже Кульшан, беззащитную женщину, связали и увезли в город. Но «высокое начальство» освободило ее, видимо побоявшись слухов, что хан и тюре начали уже воевать с женщинами…
— Господин Жанша, — снова не выдержал Мендигерей. — Я — заключенный. Измывательство над невольником не делает чести образованному юристу. Если угодно, пли допрашивайте меня, или отправьте назад, в мою камеру.
— У меня к вам вопросов нет, доктор, — процедил Жанша, не оборачиваясь и по-прежнему поглядывая на дверь в глубине кабинета. Мендигерей удивился: Жанша хорошо знал, что он всего лишь фельдшер, для чего его именовать доктором.
— Вот это и называется измывательством над человеком. Зачем же тогда вызвали?
Жанша снова промолчал и настороженно, будто ждал кого-то, прислушался. Там, за дверью, отчетливо раздались шаги. Потом дверь открылась, вошли двое, а через мгновение один из них уже очутился в кабинете Жанши. Это был Халел Досмухамедов.
Как всегда прямой и резкий, он подошел к Жанше, затем обернулся к Мендигерею, стоявшему возле двери, впился в него глазами.
За год Мендигерей сильно изменился, был изможден и худ, но Халел сразу узнал его. Узнал, стрельнул глазами и гневно спросил:
— Зачем вы, Жанша-мирза, вызвали этого негодяя?
— Для вас, доктор…
— Зря беспокоились. С такими людьми разговор короткий, как в поговорке. Волк, прощаясь с волчонком, сказал: «Встретимся на тороке охотника». Чего ждать от таких отщепенцев, вместе с российскими босяками поганящих свой народ?! Или вы думаете, что он поумнел?
— Я тоже не в восторге от встречи, доктор. А что касается охотника, то это общая участь и матерого волка и неопытного волчонка. Разница лишь в том, что один будет приторочен к седлу справа, другой — слева. Однако я пока не приторочен. Настоящий охотник еще придет, да и зверь, за которым он охотится, другой… — ответил ему Мендигерей.