Крутое время
Шрифт:
— Эй, Жолмукан! — К четырехгранному столбу, возле которого расположилась десятка Жолмукана, прислонился огромный рыжеватый джигит. — Ты, Жолмукан, зря храбришься, будь осторожней! Тебе могут влепить за невыполнение приказа.
— Что ты мне прикажешь сделать? Завернуть свою душонку в тряпочку и припрятать поглубже в карман?! — хмыкнув, спросил Жолмукан, облокачиваясь на свой топчан.
— Не шути, Жолмукан. Сам всевышний говорил: «Береженого аллах бережет». Храбрость, она тоже не всегда уместна. Послушай меня: давай поменяемся местами.
Я перейду
— Ну и что? Разве на твоем топчане меня не найдут?
— Если и найдут, то не сразу.
— Ну, скажем, не сразу найдут, а дальше что?
— Надо подумать.
— Бежать, что ли, если за мной придут?
— Я тебе не говорю, бежать или не бежать. Я говорю: подумать надо.
— Если придут, тогда и подумаю. Какой я к черту Жолмукан, если стану дрожать заранее! Спасибо за совет, дорогой, не за того меня принял, — холодно сказал Жолмукан.
Молча подошел Нурум, воспаленными от гнева глазами посмотрел на рыжеватого джигита и повернулся к Жол-мукану.
— Жолым, я пойду в город…
— Счастливо, — коротко отозвался Жолмукан. Но едва Нурум вышел из казармы, как в другом конце барака раздался тревожный вопль:
— Идет! Идет!
Нурум остановился, оглянулся. Он не рассмотрел того, кто кричал, но на всякий случай зашагал к своему месту.
— Ой-бай! — завопил еще кто-то. — От Гаруна-тюре!..
Казарма. мигом смолкла, насторожилась. Тишину снова прорезал отчаянный голос:
— Джигиты, остерегайтесь! За нами идут!..
Те, что уже улеглись, испуганно подняли головы, те, что еще не разделись, вскочили с мест. Взбудораженная толпа хлынула к двери за оружием. Некоторые, не успев застегнуться, уже выхватили шашки, готовясь встретить неожиданного врага.
Степняки привыкли к подобным тревогам. Сколько раз приходилось слышать суматошные вопли: «Девушку увезли!», «Скот угнали!», «Чужой на покосе!». Сколько раз приходилось им участвовать в погонях, драках, барымте, жарких схватках, где свистели камчи, ломались копья, трещали головы и падали джигиты с коней. И сейчас, несмотря на «железную» дисциплину, перед незримой опасностью у них вновь, как и в степи, взыграла кровь.
— Бей! В кровь колоти, кто войдет!
— Огрей по морде негодяя!
— Гони, как собаку из мечети!
— Захотели над кем покуражиться, мерзавцы!
Разбушевавшаяся толпа ощетинилась, точно кошка перед собакой. С двумя вооруженными джигитами и с наганом в кобуре в казарму самоуверенно входил Аблаев. Не обращая внимания на зловеще застывшую толпу, он направился к тому месту, где расположились джигиты Жолмукана и Нурума.
Дружинники сразу почуяли, что офицер зашел к ним неспроста. Недаром всколыхнул их тревожный клич: «Идет! Остерегайтесь!»
— Бараков, выйди! — приказал Аблаев, подойдя к топчану Жолмукана.
Без шинели, без шлема, тот продолжал сидеть как ни в чем не бывало.
Метнув недобрый взгляд на Аблаева, Жолмукан холодно отозвался:
— Привет, господин Аблай, присаживайся. Поговорим, если у тебя дело ко мне.
Спокойный вид Жолмукана, его глухой, вызывающий голос взбесили офицера.
— Встать! Одевайся, скотина! — завопил Аблаев, притопнув в ярости ногой. — Перед офицером солдат должен вытянуться в струнку! Ишь, подлец, расселся, как на тое!
Нурум стоял, прислонившись к стене, внимательно наблюдал за Жолмуканом и Аблаевым. Он сразу понял, что Аблаев — это тот самый офицер, который приезжал в их аул, чтобы схватить Хакима. «Значит, пути наши опять встретились? Теперь он хочет схватить Жолмукана… За неподчинение приказу…» Нурум издали сверлил глазами Аблаева, будто стараясь запомнить каждое его слово, каждое движение.
Жолмукан поднялся, сделал шаг вперед и насмешливо поинтересовался:
— Куда ты меня зовешь? Может быть, ты стал сватом нашего аула и приглашаешь меня на той?
Аблаев окончательно рассвирепел.
— Связать его! Мерзавец, отказывающийся честно служить велаяту!
Заметив угрюмые лица кольцом стоявших дружинников и поняв, что им не сладить с кряжистым, крутоплечим джигитом, два солдата, сопровождавших Аблаева, беспомощно переглянулись.
Нурум узнал одного из солдат — маленького, тщедушного, с бегающими трусливыми глазками. «Это тот самый рыжий, синеглазый хлюпик. Летом он избил Сулеймена и хотел, наглец, забрать у меня коня!» Нурум стал выжидать, чем закончится стычка, и не решался приблизиться. Ему чудилось, что хмурые джигиты сейчас накинутся на Аблаева и двух солдат, а Жолмукан, не раздумывая, оторвет офицеру голову. Джигиты так просто не отдадут своего любимца Жолмукана. Ишь как разорался офицерик! Что он сделает, если сейчас его свалят и отнимут оружие?! Вслед за ним другой примчится? Пусть! Хоть целый десяток пусть прибежит, что они смогут сделать вооруженным джигитам?! Надо действовать!»— думал Нурум, еле сдерживая гнев.
— Связать, говорю! — взвизгнул Аблаев и притопнул ногой.
Маймаков быстро вцепился в левую руку Жолмукана, второй солдат кинулся на помощь, Жолмукан недобро глянул на солдат, потом на Аблаева и, коротко размахнувшись, звучно влепил Маймакову прямо в челюсть. Синеглазый, охнув, отлетел в сторону и шлепнулся в ноги дружинников. Даже не взглянув на него, Жолмукан прищурился на Аблаева.
— Бунт! Где онбасы? Где сотник? Где командиры? — завопил Аблаев, изменившись в лице. — Я покажу тебе, сволочь!..
— А ну, попробуй! — шагнул к нему Жолмукан. Офицер отступил. Жолмукан, сжав кулаки, вобрав голову в плечи, бесстрашно двинулся на него. Уже не надеясь на своих солдат, смертельно бледный офицер все пятился и пятился к двери.
Жолмукан никогда никого не трогал, если только его не задевали. А горячий, невоздержанный в подобных случаях Нурум сам не заметил, как очутился возле Аблаева. Офицер заметил, как к нему угрожающе подступил вдруг грозный, словно рассвирепевший верблюд, высокий и черный джигит. Отступать дальше было некуда. В растерянности он ухватился за кобуру. Нурум, тяжело дыша, подошел к офицеру вплотную: