Крылатые семена
Шрифт:
— Правильно! — подхватил Билл. — Пусть Дафна напишет ей о малыше. Это будет полезно для них обеих. Мы устроим это, бабушка, и спровадим Эйли туда в два счета!
Эйли уехала в конце месяца. Дафна прислала ей письмо — у нее будто бы неприятности, и она нуждается в ее помощи и совете. Салли сказала, что она будет очень рада, если Ла, Надя и Билл поживут у нее, а Билл пообещал Эйли заняться на это время ее общественными делами. Итак, Эйли уложила свой чемоданчик и дня через два пустилась в путь; теперь мысли ее были целиком заняты Дафной и той неведомой бедой, которая над ней стряслась.
А еще через несколько дней пришло письмо
«Мама удивительная, необыкновенная! — писала Дафна. — Я встретила ее на вокзале и тут же ей все рассказала, и мы поплакали вместе, а потом пошли домой. Остальное сделал Томми. Сейчас мама влюблена в него не меньше, чем я. Она была очень растрогана, узнав, что я назвала его Томом, в честь папы. Он стал такой толстенький и веселый и все время пускает пузыри, совсем меня заплевал. Я ни за что не расстанусь с ним, и мама говорит, что она очень этому рада».
Эйли так посвежела и поправилась у моря, что, когда она вернулась домой, Салли и Билл поздравили друг друга с успехом своей затеи. Прежняя мягкая улыбка играла на ее губах, к ней снова вернулась способность радостно и светло смотреть на жизнь.
— Я хотела увезти Дафну с собой, — сказала Эйли. — Я бы нянчила малыша, пока она на работе. Но Дафна решила, что лучше подождать. Впрочем, она скоро приедет. Пусть никто не думает, что мы стыдимся нашего малютки.
— Да уж, пусть не думают! — фыркнула Салли, ощетинившись при одной мысли, что кто-то может вообразить себе такое. — Но ей, пожалуй, будет нелегко, когда все начнут пялить на нее глаза и судачить.
— Дафна очень изменилась, — сказала Эйли. — Она стала гораздо серьезней, у нее появилось чувство ответственности. Я знаю, что должна благодарить за это вас, мама, и Мари, и Билла. Это вы помогли ей с достоинством выйти из всех испытаний.
— Дафна хорошая девушка, — горячо отозвалась Салли. — Том мог бы гордиться ею.
— Верно? Верно, мама? — подхватила Эйли, и глаза ее засияли. — Я очень сердилась на Дафну временами. Но Том всегда говорил мне: «Наша Дафна еще выправится. У нее хорошая закваска».
Зимой Дафна с ребенком приехала домой; малыш был нездоров, и она очень беспокоилась за него.
Ла и Надя были поражены, когда им сообщили, что они теперь стали дядей и тетей. Как и ожидала Эйли, они немедленно принялись задавать вопросы. Совсем просто она объяснила им, что отец этого мальчика был ему не рад, и тогда Дафна не захотела с ним жить, и он уехал. Нет, они не были женаты, а некоторые люди считают, что это очень позорно, если незамужняя женщина родит ребенка.
— Но я думаю, — сказала Эйли, — и ваша бабушка того же мнения, что материнство всегда и во всех случаях — вещь священная. Что бы ни говорили другие, а мы будем любить этого малыша и заботиться о нем, верно?
Ла был уже достаточно взрослым мальчиком — он понял ее слова лучше, чем Надя.
— Будь покойна! — горячо сказал он.
А Надя воскликнула в полном восторге:
— Ты же знаешь, я всю жизнь просила тебя, мама, чтобы ты родила ребеночка! А ты даже и не подумала! Ну вот, теперь у нас будет ребенок Дафны, так что все в порядке.
Конечно, досужие языки заработали вовсю, когда Дафна вернулась домой с ребенком на руках. Это была хорошая пожива для сплетниц. Но Уолли О'Брайен уже покинул Калгурли, и хотя любителей посудачить нашлось
А Дафна появлялась на улицах, счастливая и гордая, как всякая молодая мать, когда она выходит на прогулку с пухлым, розовым, курносым созданием, уложенным в коляску. Их были сотни — этих молодых матерей, везущих свои коляски и тележки по асфальтовой мостовой Боулдера или по пешеходным тропинкам в его окрестностях. Сын Дафны возлежал в коляске, такой же нарядный, как и другие малыши, под голубым пуховым одеяльцем с вышитым пододеяльником, на подушке с вышитой наволочкой. Он был не менее нарядно одет и не менее чисто вымыт, чем самый избалованный из своих сверстников, — словом, был такой же душка, как и все остальные.
Друзья и соседи кивали и улыбались Дафне, когда она проходила мимо. Если порой она и замечала постное выражение лица или ловила на себе осуждающий взгляд, это не задевало ее. Ведь она слышала на своем пути так много веселых, добродушных приветствий.
«Здравствуй, Дафна!» — говорили ей мужчины, а женщины останавливались поболтать.
«Поздравляю с возвращением! Ну, как твой малыш? Да он у тебя молодец, парень хоть куда! Скажи маме, что я загляну к ней на днях».
— Какие они все добрые! — воскликнула Дафна, рассказывая об этих встречах матери. — Я всегда так мало обращала внимания на этих людей, а они задерживаются со мной, переходят с другой стороны улицы, чтобы сказать что-нибудь приятное.
— Такой уж у нас народ на приисках, — сказала Эйли. — Это все рабочий люд, они много пережили сами и стараются поддержать человека в беде.
— Они еще потому так добры ко мне, что я твоя дочь, — задумчиво сказала Дафна. — Ведь все идут к тебе со своими тревогами и заботами, мама. Кому ты только не помогала!
— Вовсе не потому, — возразила Эйли. — Ты одна из них, и они всегда будут стоять за тебя горой.
— Я и не замечала раньше, как много горя и страданий вокруг. — Дафна задумалась, и нежное лицо ее омрачилось. — Эта несчастная миссис Янг ухаживает за мужем, который умирает от туберкулеза, а у самой, по ее словам, порок сердца и рак желудка. А старуха Колхун — ведь ей уже, верно, за восемьдесят — полуслепая, всю скрючило от ревматизма, а еще растит четверых детей, оставшихся после Мейбл. Вчера она сказала мне, что Джека бросила жена и он привел к ней своего сынишку, чтобы она за ним присматривала. «Но это же ужасно, миссис Колхун, — говорю я. — Можно ли так работать в вашем возрасте?» — «Какая разница, моя милая, — отвечает она. — Мне уж так мало осталось жить, что больше работы, меньше работы — не все ли равно».
Эйли нахмурилась.
— Надо зайти поглядеть — нельзя ли чем-нибудь помочь.
— А миссис Тюдор… — Эйли видела, что Дафне хочется поделиться тем, что вдруг открылось ей в жизни окружающих ее людей. — Ее единственный сын потерял рассудок, когда был на фронте, и теперь смеется идиотским смехом день и ночь! Она боится оставить его одного хотя бы на минуту. Уже невесть сколько лет почти не выходит из дому, все ухаживает за своим Полем, и сама стала как безумная — худая, страшная, словно привидение. А миссис Стаббс поехала на прошлой неделе в Кулгарди хоронить свою мать; вернулась домой и узнает, что муж лежит в больнице. Ему отрезало обе ноги — несчастный случай на руднике.