Крылатые семена

Причард Катарина Сусанна

«Сталин заставил Гитлера выпустить из когтей половину захваченной им добычи».

«В Германии присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу породило досаду и злобу. Гитлер грызет удила — ему не терпится свести старые счеты».

Если советско-германский пакт сначала называли «ударом в спину дипломатии союзников», то теперь говорили, что он упрочил их положение, разрушил планы Гитлера, который думал обеспечить себе спокойствие на востоке, и придал смелости тем, кто среди окружающей неразберихи нащупывает пути к восстановлению мира.

На Западном фронте почти не велось сражений. Газеты писали, что противники стараются перехитрить

друг друга и выискивают удобную позицию, прежде чем открыть военные действия. Это-де позиционная война. «Это бутафорская война, — все чаще раздавались негодующие голоса. — Неплохо было бы поглядеть, что происходит в штабе союзных армий, что у них там творится за кулисами». Динни уверял, что заклятые враги Советского Союза прилагают отчаянные усилия к тому, чтобы договориться с Гитлером и заставить его перенести войну с запада на восток. Среди слякоти и туманов северной зимы французская и немецкая армии продолжали стоять друг против друга в полном бездействии.

Когда французское правительство бросило в тюрьму сто депутатов-коммунистов и Морис Торез, генеральный секретарь французской коммунистической партии, покинул окопы в знак протеста против действий правительства, которое, по его словам, заботится не о том, чтобы победить Гитлера, а о том, чтобы подавить народное движение за социализм, — отношение Динни и Эйли к войне изменилось.

Динни говорил, что хотя он и не коммунист, но у него есть глаза и он не может не видеть, что не только во Франции и в Англии, но и в Австралии кое-кто стремится использовать войну в интересах реакции и разгромить рабочие организации. Волю народа к борьбе и победе подрывают изо дня в день неслыханными чудовищными преследованиями, посягательством на его права и свободу.

— Это такая же проклятая империалистическая война, как и все прочие, — ворчал Динни.

А Эйли выводила мелом лозунги:

«Сражайтесь с фашизмом и у себя дома и за океаном!»

Салли видела эти большие белые неровные буквы на тротуарах и глухих стенах домов.

Порой она думала, что сойдет с ума — так менялось отношение к этой войне. Не успели ее убедить в том, что это война за демократию, против нацизма и фашизма, как Динни и Эйли стали говорить, что там, за океаном, только делают вид, будто борются с Гитлером, а на самом деле — это война в интересах капиталистов, которые хотят воспользоваться ею, чтобы разгромить демократические организации английского и французского народа. Рабочих предают и дома и в окопах, говорили они. Все эти разговоры о свободе и демократии — сплошное надувательство, ловушка, чтобы заманить людей в армию.

Что же теперь делать? — спрашивала себя Салли. Как доискаться правды среди трескучей пропаганды, которая окружает тебя везде и всюду? Вчера она слушала выступления ораторов, восхвалявших правительство, а сегодня какие-то люди на улице ругали и правительство и военное руководство. В ушах у нее стоял звон от кричащих лозунгов и лживых деклараций. Салли теперь отлично разбиралась в том, что такое «удобные словечки и выражения, которые позволяют государственным деятелям маскировать истинные цели своей политики». Она не раз слышала эту фразу из уст Билла, когда он выступал на собраниях и разъяснял, что это значит. Но теперь ей казалось, что она уже просто не в силах отличить правду о войне от «удобных словечек и выражений», которыми маскируются ее истинные цели.

Ей вспомнилось, что говорил Том: «Людей надо судить не по словам, а по делам». Но Билл теперь солдат, он сам стал частью этой войны. Его, как инженера, отправили в восточные штаты для специальной подготовки.

Удалось бы ему уйти сейчас из армии, если бы он попытался? Билл хотел сражаться с фашизмом. Он был исполнен решимости бороться до полной победы. Однако, судя по его последним письмам, он, так же как Динни и Эйли, был расстроен и смущен новыми чудовищными распоряжениями, которые издало правительство, и последовавшими затем репрессиями. Билл обвинял правительство в том, что оно сеет рознь в народе и подрывает его волю к победе. Но будь Билл, так же как Динни и Эйли, убежден, что войну используют для того, чтобы задушить те самые свободы, в защиту которых она была провозглашена, он бы не стал воевать, думала Салли. Он, как видно, еще не пришел к этому выводу, а пока Билл в армии, Салли чувствовала, что она должна стоять за войну и тем самым помогать ему воевать.

Ни для кого не было тайной, что оборона Австралии оставляет желать лучшего. Военные власти не скрывали, что ни живая сила, ни боевое оснащение австралийской армии не могли бы в их теперешнем состоянии противостоять японскому вторжению. И потому намерение правительства послать за океан экспедиционный корпус встретило немалое сопротивление. В поправке к соответствующему законопроекту, предложенной сенатором-лейбористом, говорилось, что «Австралии нужны солдаты для обеспечения ее собственной безопасности и для обороны ее границ» и что «сенат возражает против посылки экспедиционных войск». Поправка была отклонена большинством в пять голосов.

Вскоре должны были отплыть за океан первые военные транспорты. На одном из них поедет Билл. Салли и Динни отправились в Перт попрощаться с ним.

Передвижение воинских частей держалось в тайне, но Билл написал, что в такой-то день и час он будет на сквере, против старой почты, и Салли поняла, как ей следует поступить. Когда прибудут военные суда, никто не знал, но друзьям и родственникам солдат, находившихся на их борту, посоветовали встретиться со своими близкими именно в этом городе, и кое-кому из них удалось выяснить, когда должны прибыть экспедиционные суда.

День был жаркий, безветренный; угрюмая, встревоженная толпа собралась на улицах, чтобы хоть одним глазком взглянуть на первых австралийских солдат, которые «будут драться с Гитлером и проклятыми нацистами», как сообщил Динни на улице какой-то человек. Сын этого человека был призван в армию, и отец хотел было отправиться во Фримантл, чтобы повидаться с ним, но ему сказали, что в порт никого не пустят. Населению не разрешено приветствовать и провожать военные транспорты. А теперь войска уже выступили из Фримантла и с минуты на минуту должны быть здесь.

Усталые, понурые, потные, с трудом передвигая натруженные ноги, прошли они через город. Они сделали двадцать миль под палящим солнцем в своих грубых куртках защитного цвета и тяжелых солдатских сапогах. Какой контраст с первыми австралийскими частями, которые отплывали за океан в прошлую мировую войну! Салли припомнилось, как легкая кавалерия проходила когда-то через город, все молодцы, точно на подбор, гордые своей юностью и силой, подтянутые, превосходно обмундированные, веселые, бодрые. Солдаты, которых она видела сейчас перед собой, почти все казались слабыми, хилыми, грязными и плохо обученными. И на улицах не развевались флаги, и никто не кричал «ура». Всеми владело мрачное, леденящее душу сознание опасностей, подстерегающих этих мирных жителей, которые стали теперь солдатами и покидали родину, чтобы принять участие в войне, грозившей стать самой жестокой и гибельной из всех войн, какие когда-либо велись на нашей планете.