Крылатый сфинкс, печальный цербер
Шрифт:
А что, если этот Саша уже сидел? Хотя сколько ему лет, наверняка не больше двадцати пяти… Когда бы он успел. Но почему он тогда пичкает ребенка подобными тюремными фразочками? Или этот Саша всего лишь безобидный фанат шансона, хотя Наталья, предпочитавшая классику, была уверена, что безобидных фанатов шансона в природе не существует.
– Нет, не Саша, – ответил мальчик, отворачиваясь. – Он.
Наталья хотела было подойти к сыну, однако тот, отслеживая путь жука, который упорно полз куда-то
– Кто он, золотце? – спросила Наталья, чувствуя, что тревога, только что якобы ушедшая, начинает опять заполнять ее сердце.
Кирюша, стоявший к ней спиной и с упоением наблюдавший за жуком, время от времени подгоняя его травинкой, произнес:
– Мамочка, он. Как его зовут, он мне не сказал, хотя я и спрашивал. Сказал, что скажет, когда настанет время. Я же тебе уже про него рассказывал, помнишь? Ну, мальчик с белыми волосами и синими-пресиними глазами… Тот, который тогда в шкаф пришел и в шкаф обратно ушел…
Наталья, поеживаясь то ли от внезапного дуновения ветерка, то ли от страха, сипло произнесла:
– Но я думала…
И смолкла. Она ведь думала, что все эти истории про мальчика, которого Кирюша якобы видел в доме, их доме, сын просто выдумал.
– Знаю, мамочка, ты думала, что я все сочиняю. Я же видел тогда, что ты мне не поверила. А он время от времени приходит ко мне. Только он очень стеснительный и говорит, что он только мой друг и ничей больше. И он боится взрослых, потому что они плохо с ним обращались. Так он сказал. Поэтому он общается только с детьми, которые его не обидят. Хотя ведь дети иногда могут обидеть сильнее, чем взрослые, так ведь, мамочка?
Жук тем временем достиг края чаши и, то и дело срываясь и откатываясь назад, пытался перебраться на заполнявшую ее сухую землю. И почему жук так упорно стремился туда, где его не ожидает ничего хорошего? У Натальи мелькнула идиотская мысль, что многие люди прямо как этот жук – куда-то ползут, сами не зная зачем, и достигают цели, сами не зная какой.
Многие, но только не она сама. Или все же…
Подойдя вплотную к стоявшему на каменном парапете мальчику, Наталья произнесла, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не напугал Кирюшу:
– И часто он тебя навещает, этот мальчик в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами?
– Ну, не то чтобы часто, мамочка… – Кирюша помог жуку, который никак не мог осилить непреодолимое для него препятствие, при помощи травинки. – Иногда… Просто у него нет друзей, и у меня тоже нет… Ты ведь увезла меня сюда, и все мои друзья остались в Москве… Ты мне даже с ними по телефону говорить не разрешаешь…
Наталья ощутила, как на глазах у нее выступили слезы. Да, она увезла Кирюшу, оторвала его от прежнего
Но он, похоже, уже знал, так что, выходит, она зря лишила Кирюшу друзей. И, не исключено, именно поэтому он выдумал себе несуществующего друга – мальчика в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Мальчика, которого нет в природе.
Однако она имела право так поступить, она пыталась уберечь сына от опасности – своего сына!
– И о чем вы говорите с… с ним? – спросила Наталья, чувствуя, что во рту у нее пересохло.
– О разном, – протянул Кирюша. – Только я не могу рассказать тебе, о чем именно. Я дал ему слово, что не расскажу о нем, а видишь, уже его нарушил. И он обидится. И разозлится. А когда он злится, то он… То он… То он становится очень странным! Очень!
Наталья обернулась, словно ожидая увидеть в глубине заброшенного сада мальчика в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Но никого она, конечно же, не заметила, потому что они были в саду одни.
Или все же нет?
– Но ты можешь мне сказать, сынок… Маме ты можешь сказать все. Тем более твоего друга сейчас нет, он нас не слышит…
Кирюша, повернувшись к ней, произнес:
– Он нас все равно слышит, мамочка… Он такой, он умеет. Он… Дело в том… Дело в том, что он не совсем обычный мальчик…
Чувствуя, что пульс у нее резко ускорился, Наталья прошептала:
– Не совсем обычный? Но что это значит? Он что, инвалид? Или сирота?
Кирюша взглянул на нее и ответил:
– Нет, просто этот мальчик…
А потом смолк, развернулся и крикнул:
– И так ведь всегда, мамочка! Ты всегда получаешь то, что хочешь! Он же запретил мне говорить о нем и о том, о чем мы с ним беседуем, а ты меня заставила это сделать. Ты плохая, мамочка, плохая!
Наталья, положив Кирюше руку на плечо, попыталась привлечь сына к себе и поцеловать, но он вырвался и, плача, закричал:
– Ты плохая, мамочка! Зачем я это тебе сказал? А если он больше никогда не придет, то я лишусь своего единственного друга?
Наталья увидела, как сын схватил жука, который полз по странно изогнутому, засохшему стеблю внутри чаши, бросил его на землю и раздавил. До нее донесся смачный, неприятный звук, как будто что-то лопнуло. Она поняла, что это был панцирь насекомого.
– Кирюша, сынок, что такое… – пролепетала она, а мальчик, рыдая, побежал прочь. Наталья устремилась за ним, а когда заворачивала за угол дома, отчего-то обернулась – и на мгновение ей показалось, что там, в глубине сада, застыла невысокая фигурка с белыми, как у альбиноса, волосами. Но когда она через мгновение снова взглянула в ту сторону, то ничего уже не увидела. Наверняка игра воображения, вызванная странными рассказами сына.