Крылатый сфинкс, печальный цербер
Шрифт:
– Кирилл, стой! Стой, я тебе сказала! – крикнула она, выбегая с территории их участка на дорогу. Фигурка сына мелькала где-то впереди. Внезапно из-за угла вывернул допотопный «Мерседес», и мальчик едва не угодил под колеса.
Наталья бросилась к сыну, который, не шевелясь, лежал на дороге. Схватив его, Наталья ожидала увидеть все что угодно: море крови, переломанные кости, дергающиеся в конвульсиях губы.
Но Кирюша был цел и невредим и отделался лишь испугом. Плача на плече Натальи, он твердил:
– Мамочка, извини… Я не хотел…
Дверца «Мерседеса» поспешно раскрылась, из-за руля вылезла, опираясь на трость с золотым
– Ах, какой ужас! С вашим малышом, надеюсь, ничего не случилось? Вызвать «Скорую»? Мне так жаль, мне так жаль, но он появился столь внезапно…
– Нет, нет, с моим сыном все в полном порядке, – сказала в двадцать пятый раз Наталья, кляня себя за то, что приняла предложение соседки, которая на днях едва не переехала Кирюшу на своем ветхом «Мерседесе», и посетила ее особняк, располагавшийся рядом с их домом.
– Какой живой и прелестный мальчик! – заявила соседка, звавшаяся Аглаей Филипповной и являвшаяся вдовой некогда известного, а теперь напрочь забытого советского композитора.
Наталья автоматически посмотрела сквозь огромное панорамное окно, около которого они с хозяйкой восседали, поглощая крошечные разноцветные пирожные-безе и попивая крепчайший кофе.
Наталья наблюдала за Кирюшей, который носился по ровному, покрытому зеленой травой газону, играя с пожилой таксой, любимицей Аглаи Филипповны. Мальчик явно наслаждался игрой с животным, и Наталья уже знала, с какой просьбой он обратится к ней, когда они вернутся к себе: завести щеночка! И понимала, каким будет ее ответ.
– А почему бы вам, милая моя, не завести домашнее животное? Я могу посоветовать отличного заводчика… – произнесла соседка, пододвигая к Наталье фарфоровое блюдо с тающими во рту разноцветными финтифлюшками. – Вы берите, берите, я же вижу, что они вам нравятся. Я сама пекла, по старинному рецепту моей прабабушки, а та была родом из Парижа…
Покосившись на столь соблазнительные пирожные, Наталья вздохнула и налила себе еще кофе. Похоже, калорий она и так перебрала на неделю вперед.
– Вашему мальчику нужна компания, нужен друг, – заявила Аглая Филипповна. – Уж не обижайтесь, милая моя, что смею давать вам советы, но ведь это видно невооруженным глазом.
Соседка была права, однако Наталья не собиралась обсуждать с этой особой перипетии своей личной жизни. Вместо этого она попыталась вычислить, сколько же лет их соседке, которая сама была охоча до компании. Наверняка под восемьдесят, а она все еще лихо управлялась с «Мерседесом», оставшимся после отдавшего Богу душу еще в девяностые супруга. Наталья задумалась о том, есть ли у Аглаи дети, но спросить не решилась: знакомы они были всего ничего.
– Это, безусловно, так, однако обстоятельства принудили нас сменить прежнюю обстановку, – произнесла Наталья, понимая, что Аглая отдала бы свой раритетный «Мерседес» или, по крайней мере, фарфоровый сервиз за то, чтобы узнать, что же это такое за обстоятельства.
– Ах, у нас тут мирно и покойно! – произнесла наконец хозяйка, явно поняв, что больше информации из гостьи не выжмет. – Ведь в советские времена здесь, в этом идиллическом местечке, обитали деятели искусства и корифеи науки. А потом, когда настали новые времена, у нас появились новые
Говорила Аглая с улыбкой, но Наталья заметила, что она явно не одобряет эти перемены.
– Кстати, дорогая моя, я хоть и сказала, что у нас тут мирно и покойно, однако забыла добавить, что так здесь было не всегда. Во всяком случае, не везде. Вам ведь говорили, что вы поселились далеко не в самом счастливом особняке? Он как будто притягивает к себе несчастья. Первый жилец, который принимал активное участие в строительстве всего нашего поселка, был известным советским детским фантастом. Хотите верьте, хотите нет, но однажды он просто исчез! Словно растворился в своем особняке, хотя приходящая прислуга клялась и божилась, что он вечером поднялся к себе в кабинет, закрыл за собой дверь – и утром, когда после безуспешных попыток заставить его открыть дверь оную сломали, то в кабинете его не обнаружили. Только горящую еще с ночи лампу, гору свежего пепла в камине, а на письменном столе лист бумаги, на котором было выведено красными чернилами: «Я ухожу туда, где меня никогда не найдут». И ведь его никогда больше не нашли – ни живым, ни мертвым!
Наталья пожала плечами – эта история обсасывалась в Интернете со всех сторон, однако ее саму она оставила равнодушной. Кто сказал, что это вообще правда? Обычно все эти таинственные случаи всего лишь байки, и в действительности все было совершенно иначе. Фантаст в самом деле исчез в конце сороковых или самом начале пятидесятых, и никто не знал, что с ним случилось, но Наталья была уверена, что его исчезновению имеется самое тривиальное объяснение. Он мог сбежать с любовницей или любовником. Быть убитым мужем любовницы или женой любовника. Отправиться купаться ночью на близлежащую речку и утонуть. Принять решение совершить кругосветное путешествие пешком. Наконец, быть арестованным и увезенным в неизвестном направлении суровыми чекистами.
Да мало ли что…
Но многие были уверены, что его украли столь любимые им и фигурировавшие в его произведениях жители иных галактик, что он открыл проход в иное пространственно-временное измерение, что его поглотил ад.
– А как вы думаете, что с ним случилось? – спросила Наталья Аглаю, и та, усмехнувшись, отпила из чашечки и произнесла:
– Черт его знает, милочка! Причем в данном случае это следует понимать буквально: черт его знает!
Наталья взглянула на Кирюшу, который забавлялся с таксой их странной соседки. Может, в самом деле купить ему собаку? Или хотя бы морскую свинку?
Аглая же, явно смакуя как кофе с пирожными, так и историю прошлых лет, продолжила:
– Следующий владелец, чин в Госплане, обитавший в особняке не более года, был арестован прямо там и увезен на Лубянку, а позднее расстрелян. Его преемник, снова представитель советской интеллигенции, а именно крупный литературный бюрократ Союза писателей, покончил с собой – уже при Хрущеве, не вынеся решения Двадцатого съезда. Он не выдумал ничего лучше, чем повеситься в стенном шкафу!