Крылья
Шрифт:
— Моему отцу все давно известно. И вообще, какая разница?
Ник настаивал на своем:
— Я не хочу губить твою репутацию.
— Ты это о чем? О поцелуях? Неужели ты так старомоден?
— Не важно. Совсем необязательно всему свету знать, что ты влюбилась в старика.
— А я никому не скажу, сколько тебе лет.
— Благодарю.
И тем не менее переубедить Ника она не смогла. Никаких обещаний, никаких пут и никакого будущего. Существует лишь настоящее, лишь бесконечная прелесть и боль этой минуты.
Стоило им только остаться
За день до отъезда Ник впервые заговорил о войне. Сказал, что условия в Англии хорошие и что он еще ни разу не вылетал на боевые задания.
— Может быть, они меня вообще не пошлют из-за возраста. Так что после войны получишь меня обратно, как негодную монету. Вот когда ты пожалеешь, моя дорогая.
— И что тогда?
Она пыталась вырвать у него хоть какое-то обещание. Но он не поддавался:
— Тогда.., я уговорю тебя выйти замуж за Билли. И не за старого козла вроде меня.
В свои тридцать восемь лет он нисколько не напоминал старого козла, однако, невзирая ни на что, по-прежнему считал, что слишком стар для нее. Иногда Кэсси спрашивала себя: может быть, он относился бы к ней иначе, если бы она не росла у него на глазах, если бы он не видел ее в ползунках?
— К твоему сведению, я не люблю Билли.
— Не имеет значения. Все равно тебе придется выйти за него замуж.
— Вот спасибо!
— Не стоит благодарности.
— Так может быть, следует его предупредить?
Кэсси так нравилось быть вместе с ним. Он всегда заставлял ее смеяться, даже после того как доводил до слез, что в последнее время случалось достаточно часто.
— Потом. Пусть пока отдыхает. Кто знает, как он это воспримет.
— Я польщена.
Кэсси толкнула его, и Ник чуть не упал на лед. Подтолкнул ее в ответ, и через несколько минут они уже катались по снегу и целовались, целовались…
Счастливые дни пролетели слишком быстро. Казалось, неделя закончилась, едва успев начаться. Кэсси на своем самолете доставила Ника в Чикаго, где он сел на поезд до Нью-Йорка. Оттуда он собирался лететь в Англию.
— Ты сможешь приехать еще? — спросила Кэсси на вокзале. — И как скоро?
— Не знаю. В этот раз просто подвернулся счастливый случай. Посмотрим, как пойдут дела в Хорнчерче.
Кэсси кивнула. Все понятно. И на этот раз никаких обещаний. Только слезы и острое чувство почти физической боли от сознания, что он может не вернуться, что, возможно, она видится с ним в последний раз. Он поцеловал ее на прощание.
Потом она долго бежала вслед за поездом, пока тот не скрылся из виду. Она осталась одна на платформе.
За этим последовало печальное возвращение домой в одиночестве, а на следующий день Кэсси встретил Лос-Анджелес и роскошная квартира, где на этот раз она ощущала страшное одиночество и тоску. Как это ужасно — постоянно тревожиться и испытывать боль, не зная, где он и что с ним, увидит ли она его когда-нибудь, смогут ли они когда-нибудь соединить свои судьбы! Удастся ли ему забыть о разнице в их возрасте?
Трудно предугадать, что ждет их в будущем…
В январе они с Десмондом полетели в Нью-Йорк демонстрировать перед Чарлзом Линдбергом новый самолет. Как всегда, при этом присутствовали толпы фоторепортеров и кинооператоров. Потом появилась масса снимков и рекламных фильмов.
А за этим последовала долгая одинокая весна. Кэсси отчаянно тосковала, невзирая на длительные полеты, постоянные испытания, проверки и перепроверки новых самолетов и оборудования. Слухи о ее мастерстве и настоящей страсти к пилотажу распространялись все шире, создавая ей репутацию непревзойденного пилота Теперь она начала встречаться с другими знаменитыми летчицами, о которых раньше только читала. Такими, как Панчо Барнес и Бобби Траут. Эти встречи как бы ввели ее в новое измерение.
В то же время она проводила вечера с Нэнси Фэйрстоун и ее дочерью Джейн. Это доставляло Кэсси настоящее удовольствие, хотя она в конце концов осознала, что им с Нэнси никогда не стать близкими друзьями, как она надеялась вначале.
Возможно, виной тому все та же разница в возрасте.
Однажды в апреле Десмонд Уильямс снова пригласил Кэсси пообедать вместе. Во время обеда он немало удивил ее, спросив, есть ли у нее кто-нибудь. При тех чисто деловых отношениях, которые давно и прочно утвердились между ними, этот вопрос показался Кэсси более чем странным. Она ответила, что нет и что Нэнси по-прежнему подбирает для нее «сопровождающих».
— Я удивлен.
— Наверное, я слишком безобразна.
Он рассмеялся. Никогда еще Кэсси не выглядела такой обворожительной. За последнее время она еще больше похорошела. И все его планы и проекты претворялись в жизнь как нельзя лучше.
— Может быть, ты слишком много работаешь? — Он взглянул ей прямо в глаза. — Или, может быть, дома кто-нибудь ждет?
— Теперь уже нет. Он в Англии. И он не мой. Он принадлежит только самому себе.
— Понятно… Но это может измениться, Десмонд был по-настоящему заинтригован. Она выполняет свою работу лучше любого мужчины и относится к делу гораздо серьезнее, чем кто бы то ни было. При этом светская жизнь ее, по-видимому, совершенно не интересует, и она абсолютно не думает о собственной славе. В этом отчасти и заключается секрет ее очарования. Публика это почувствовала.
За это ее еще больше любят. Невзирая на потрясающий успех последних девяти месяцев, несмотря на то что ей приходилось почти постоянно находиться на виду, Кэсси О'Мэлли каким-то чудом сумела остаться такой же скромной, как и в самом начале своей карьеры. Уильямс еще не встречал ни одной женщины, подобной ей. Его самого начало удивлять, как много ему в ней нравится. Вообще-то он редко проявлял личную заинтересованность в отношении кого-либо из подчиненных. Исключение составляла, пожалуй, лишь Нэнси Фэйрстоун, и то только благодаря исключительным обстоятельствам.