Крым — Галлиполи — Балканы
Шрифт:
Несмотря на все эти внешние знаки внимания, у русского командования были основания сомневаться в их искренности. Выдача денежного довольствия не возобновлялась, и когда генералу Кутепову в январе наступившего 1921 г. прислали 125 турецких лир, он ответил, что отказывается их получать и возвращает обратно в знак протеста против задержки выплаты денег его подчиненным.
Попытки Врангеля качественно изменить отношение французского руководства к Русской армии терпели неудачу за неудачей. Поэтому он стремится привлечь на свою сторону как можно больше видных представителей русской эмиграции, чтобы использовать их авторитет в укреплении отношений с Францией. 11 марта 1921 г. он выступает с воззванием к русским людям, где говорит: «Долг государственных деятелей, воинов, ученых, земских, городских, торгово-промышленных и финансовых организаций — объединить свои силы на пользу нашего дела» {110} .
Чуть раньше, 2 января 1921 г., он направляет циркулярное письмо своим военным агентам в странах
Большие надежды он возлагал на Русский Совет как организацию им управляемую и в то же время тесно работавшую с общественными и партийными организациями русских эмигрантов. 5 апреля 1921 г. в речи на открытии заседания Русского Совета он подчеркивает, что «первый долг Совета — возвысить голос в защиту Русской армии, над которой нависла угроза насильственного роспуска» {112} .
После этих действий нажим на военно-политическое руководство Франции со стороны русской эмигрантской общественности действительно усилился. Это подтверждают слова Верховного комиссара Франции генерала Пелле, сказанные им на встрече с русскими общественными представителями: «…поверьте, для меня нет более тяжелой задачи, чем русская. Я совершенно растерян, когда получаю ваши обращения ко мне. Я не настолько лишен сердца, чтобы не понимать вас, и приложу все старания, чтобы найти выход из положения» {113} .
Безусловно, действия Врангеля далеко не у всех русских за рубежом находили безоговорочную поддержку. Так, в письме военного министра Франции Л. Барту своему Председателю Совета министров иностранных дел сообщается о взглядах А.Ф. Керенского: «Он не предусматривает создание никакой организационной военной силы вне России» {114} . Это небольшое замечание несет в себе значительную информацию: за Керенским стояли все русские партии, от кадетов до эсеров.
Нужно было поднимать дух войск. Решили начать с малого — со строевых смотров и парадов.
У тех, кто посещал Галлиполи в это время, могло сложиться впечатление, что руководство корпуса слишком увлеклось показной парадностью войск. Но если учесть, что в Галлиполи дислоцировалось до 50 отдельных частей, отмечавших свои полковые праздники, прибавить к этому смотры и парады по случаю чисто военных праздников и приезда высшего руководства, то окажется, что таких событий было относительно немного.
Первый парад войск корпуса был устроен 9 декабря 1920 г. по случаю кавалерского праздника ордена Святого Георгия Победоносца. Тогда удалось привлечь небольшую часть войск. Но парад все же сыграл положительную роль. Первый по-настоящему большой парад состоялся в лагере 25 января 1921 г. в ознаменование праздника Богоявления. Он должен был пройти раньше, непосредственно в день праздника, 19 января, но из-за ненастной погоды его пришлось перенести. «Торжественный церемониал, установленный для этого парада, — говорится в издании 1923 г. "Русские в Галлиполи", — и отличный вид войск дали почувствовать присутствовавшим на параде французам и другим иностранцам, что в русском галлиполийском лагере не беженцы, а нечто совсем другое» {115} . Самое яркое впечатление и на войска, и на присутствовавших гостей, как уже отмечалось, произвел февральский парад по случаю второго посещения Галлиполи генералом Врангелем.
Постепенно налаживалась учеба войск. Занятия в частях должны были начаться еще в ноябре 1920 г., но тогда люди отказывались принимать в них участие. Однако после нового года, когда состояние всеобщей депрессии пошло на убыль, в подразделениях ввели утренние подъемы, вечернюю проверку, построения на всеобщую молитву. Еще раньше, накануне парадов и строевых смотров, наладили обучение пешему строю.
Как и Врангель, Кутепов рассматривал прибывшие в Галлиполи войска как основу будущей Русской армии, которая будет востребована в случае падения советской власти. Выступая перед руководящим составом корпуса 20 сентября 1921 г., генерал Кутепов заметил: «Русская армия должна продолжать борьбу за освобождение России. Корпус — кадр будущих ее формирований» {116} . Однако наладить регулярную учебу было очень непросто. При эвакуации из Крыма вывезти, как известно, удалось только стрелковое и холодное оружие. Кавалерия оказалась без лошадей, артиллерия без орудий, а технические части без машин и инструментов. Тем не менее 21 января 1921 г. вышел приказ приступить к занятиям в пехотной дивизии, а к апрелю, когда жизнь в корпусе более или менее пошла на лад, занятия стали носить регулярный характер. Уставы изучались более глубоко, пехотные части от одиночной подготовки перешли к ротным и батальонным учениям. Труднее было кавалеристам — не было ни лошадей, ни нужного количества шашек. В кавалерийских частях ограничились занятиями по разведывательной подготовке и рубке. Тяжелее всего было артиллеристам. В условиях полного отсутствия орудий и артиллерийских
Организовать обучение пытались и в технических подразделениях. В упоминаемом сборнике «Русские в Галлиполи» говорится о том, как мотористы «брошенный в море французский мотор разобрали, починили и вычистили его. Благодаря этому мотору и привезенным автомобилям некоторые чины автомобильной роты смогли выдержать экзамен по мотору» {117} .
Одновременно с обучением нижних чинов шла подготовка офицерского состава. Создавались учебные команды, курсы, школы, в том числе и при военных училищах. Учебные команды пехотных и кавалерийских полков предназначались для тщательной подготовки солдат на командные должности, и так как их было немного, то практически всех готовили как унтер-офицеров. Во всех учебных командах корпуса обучалось до трех тысяч человек. Бывший начальник штаба корпуса генерал Б.А. Штейфон в своих воспоминаниях перечислил 12 различных курсов и школ, в которых к лету 1921 г. обучались более двух тысяч солдат и офицеров. Среди них: штаб-офицерские курсы, офицерские курсы при Константиновском военном училище, военно-образовательные курсы, курсы для младших офицеров Марковского полка; офицерская инженерная и радиотелеграфная школы и т. д. {118}
Стремление кутеповского штаба подготовить войска к неизбежным, как тогда казалось, боевым действиям против Красной армии проявлялось и в особом внимании к полевой выучке. Уже 13 мая 1921 г. по корпусу издается приказ № 287, в котором отмечается, что в расписаниях мало тактической подготовки, почти нет занятий в поле с решением задач на местности, что в пехоте практически отсутствуют батальонные и полковые военные игры, а также односторонние и двухсторонние военные маневры. Это подстегнуло нерадивых командиров. Сначала прошли так называемые тактические летучки, потом дело дошло до учений и маневров. В первых числах июля была проведена военная игра, в которой участвовала вся пехотная дивизия {119} . Наладились и занятия в учебных командах. 21—22 июня был проведен их смотр в пехотной, а через неделю — в кавалерийской дивизии. В изданных потом приказах № 417 и № 434 отмечалось, что команды «представились хорошо» и что «к делу обучения и воспитания кадров отнеслись с полным вниманием и внесли в это дело много труда и знания» {120} .
Планируя будущее армии, генштаб особое место отводил военным училищам, а среди них — Константиновскому ввиду его особых заслуг перед Белым движением. Его юнкера до революции 1917 г. обучались в Киевском великого князя Константина Константиновича училище, и это было единственное из российских военных учебных заведений, которое после революционных событий не распалось, а почти в полном составе после участия в уличных боях ушло из Киева и к 13 ноября 1917 г. передислоцировалось в Екатеринодар. В его составе тогда насчитывалось 25 офицеров и 131 юнкер. Войдя в Кубанскую армию, оно было переименовано в Константиновское военное училище, участвовало в 1-м Кубанском походе, потом вошло в Добровольческую армию. Летом 1918 г. уцелевшие после боев юнкера были произведены в офицеры. Кадр училища в составе 11 офицеров и 14 юнкеров был сохранен, и после 2-го Кубанского похода при его активном участии в Екатеринодаре был осуществлен набор новых юнкеров, как из рядов Добровольческой армии, так и из местного населения. В августе того же года училище было переведено в Крым, в Феодосию. Однако этот выпуск на территории России сделать не удалось — уже в декабре юнкеров пришлось отправить на фронт, где они вступили в ожесточенные боевые действия в районе Джанкоя и Перекопа. В августе 1920 г. училище участвовало в двадцатидневном десанте на Кубани, где в непрерывных боях потеряло 65% своего состава. За оборону Крыма училище было награждено знаками отличия на головных уборах, а за бои на Кубани — серебряными трубами с лентами ордена Святого Николая Чудотворца. За непрерывную службу и сохранение своего оружия от Киева до Галлиполи Врангель подарил юнкерам этого училища право проходить церемониальным маршем на парадах, держа «ружья на руку» {121} .
В годы Гражданской войны на юге России были созданы еще три юнкерских училища. Два из них — имени генерала Алексеева и имени генерала Корнилова — как училища военного времени сформировались в сентябре 1921 г. из имевшихся тогда юнкерских школ. Несколько раньше, в ноябре 1919г., для пополнения армии офицерами-артиллеристами в Одессе было восстановлено основанное еще в 1912 г., но после революции 1917-го прекратившее свое существование Сергиевское артиллерийское военное училище. После эвакуации из Одессы его в конце января 1920 г. перевели в Севастополь, где оно оставалось до исхода из Крыма. Все три названных училища также принимали активное участие в Гражданской войне, имели награды и отличия от верховного командования белых войск. И наконец, два училища были созданы уже в самом Галлиполи. 25 февраля 1921 г. приступили к учебе Алексеевско-Николаевское инженерное и Николаевское кавалерийское училища. Таким образом, при 1-м армейском корпусе к весне 1921 г. функционировали шесть военных училищ, в которых насчитывалось около двух тысяч юнкеров и обслуживающего персонала.