Крымская ракета средней дальности

Дышев Андрей Михайлович

– О ваших отличниках и специалистах, генерал, мы поговорим в другом месте, – пообещал мужчина.

Генерал побагровел и замолчал. Мужчина повернулся ко мне и мягким голосом добавил:

– Значит, за бортом самолета раздался взрыв, – напомнил мне он. – И что было потом?

Все, подумал я с горечью. Генералу – труба! Теперь с него снимут погоны.

– Потом грохот, треск обшивки, ураганный ветер, крики… В общем, что было дальше, я уже слабо помню. Пришел в себя, когда уже был в воде.

– Самолет развалился, когда упал в воду?

Я

отрицательно покачал головой, и тут со своей кровати отозвалась Ирэн:

– Нет, он начал разваливаться еще в воздухе.

Все военные, в том числе и генерал, обернулись и посмотрели на Ирэн. Могу представить, сколько проклятий и угроз они мысленно произнесли в ее адрес.

– Товарищ министр, – произнес генерал негромко, искоса глядя на меня, как на заведенную бомбу. – Как можно принимать во внимание доводы людей с частичной потерей памяти? Вы взгляните на них – они же до сих пор в шоке! Я вовсе не хочу подвергать сомнению их желание помочь нам докопаться до истины. Но давайте будем объективны: разве смогли бы они выжить, если бы самолет развалился в воздухе?

Этот довод показался министру заслуживающим внимание, и он вопросительно взглянул на меня.

– Самолет развалился в воздухе, – твердо сказал я. – Это я помню совершенно отчетливо.

Кажется, в душе министра зародилось сомнение. Мне было жалко генерала, благополучие которого висело на волоске, и все же я не мог идти против истины. На собственной шкуре я прочувствовал, какой ценой достается правда и как легко ее затоптать в грязь. Ирэн, испытывая, видимо, те же чувства, проявила солидарность со мной:

– И я совершенно отчетливо помню, что самолет развалился в воздухе! – ревниво сказала она. – Ему оторвало крыло и хвост!

– Товарищ министр! – ринулся в атаку генерал, но тут в каюту зашел человек в оранжевой спецовке. В руке он держал покореженный обломок самолета с дыркой посредине. Нечто похожее, с таким же идеально круглым, словно проделанным дрелью отверстием, я держал в своих руках час назад.

– Что? – спросил министр у человека, понимая, что без приглашения зайти сюда можно было лишь по причине, из ряда вон выходящей.

Человек поднял кусок металла и обвел пальцем отверстие.

– Это пробоина от стального шарика диаметром два сантиметра, какие обычно используются в качестве начинки для ракет класса «земля—воздух», – доложил он.

Министр пытливо взглянул в глаза генерала. Тот взял обломок, покрутил его в нервных пальцах и пожал плечами.

– Невероятно… – пробормотал он, не в силах поднять глаза. – Просто невероятно… Но это мог быть шарик от обыкновенного подшипника, которых в узлах и агрегатах самолета сотни!

– Не рассказывайте нам сказки, генерал! – жестким голосом ответил министр. – Кто, кроме вас, мог еще сбить самолет? Вы проводили учения с боевой стрельбой! Вы запускали по целям ракеты! Именно в это же время самолет пропал с экранов радаров!

Министр замолчал, полагая, что он поставил точку в расследовании

инцидента, и в сопровождении клерков быстрыми шагами направился к выходу из каюты. Военные с угрюмыми лицами торопливо расступались перед ним. Громко хлопнула дверь.

Генерал, насупив брови, снова повернулся ко мне. Не исключая, что он сейчас кинется на меня, я на всякий случай сжал кулаки.

– Вы понимаете, что это невозможно? – устало и обреченно произнес он. – Даже если предположить ошибку в определении цели, то все равно наши ракеты не могли долететь до этого места. Еще на полпути у них бы закончилось топливо.

Я смотрел на него с сочувствием. Генерал в какой-то степени был моей родственной душой. Он, как и я, был уверен в своей невиновности и тоже искал себе алиби. Но я ничем не мог ему помочь. То, что я рассказал министру, было правдой: самолет действительно взорвался и развалился еще в воздухе – ни больше ни меньше. А количество топлива в ракетах, радиус их действия, секторы стрельбы и прочие нюансы меня вовсе не волновали. Над этим пусть ломают голову эксперты.

Наверное, генерал по моим глазам догадался, о чем я думаю. Он скорбно и с пониманием кивнул, вздохнул и пошел к выходу. Офицеры на цыпочках последовали за ним. Это было похоже на траурную процессию, на прощание с умирающим военачальником, роль которого, разумеется, играл я.

Я провожал глазами мундиры, которые толпились у двери, с нетерпением ожидая, когда мы с Ирэн останемся наедине и сможем обсудить наши действия в перспективе. Но тут вдруг моя компаньонка проявила инициативу.

– Генерал, не могли бы вы задержаться? – звонко сказала она.

Генерал остановился, повернулся и со слабой надеждой взглянул на Ирэн.

– Идите! – сказал он офицерам и махнул рукой. Затем приблизился к кровати. – Вы хотите мне что-то сказать?

Ирэн подождала, когда из каюты выйдет последний офицер.

– Я думаю, что эта противная амнезия продержится недолго, – сказала она, мило улыбаясь. – И мы сможем вспомнить еще какие-нибудь важные факты по вашему делу.

– Не думаю, что это уже поможет мне, – с мрачным пессимизмом заметил генерал. – Отставка, милая девочка. В лучшем случае мне грозит отставка!

– Но зачем так сразу опускать руки! – назидательно заявила Ирэн.

– Да, вы правы, – согласился генерал. – Но вам легко так говорить, потому что вы никогда не поймете, как это трудно. Как это трудно – нести в душе осознание своей вины за гибель полторы сотни ни в чем не повинных людей!

Он говорил красиво, с пафосом, и будь я более сентиментальным, то непременно бы прослезился.

– И все же: как вас найти? – спросила Ирэн.

– Как меня найти? – рассеянно повторил генерал. – Совсем нетрудно. Наверное, я буду под домашним арестом. Буду шаркать потрепанными тапочками по скрипучему паркету в своем кабинете. Буду ходить из угла в угол и думать об этих ста пятидесяти… И так изо дня в день, из месяца в месяц…