Крымская ракета средней дальности
Шрифт:
Его глаза повлажнели. Он провел ладонями по нагрудным карманам, нащупал маленькую записную книжку, раскрыл ее на первой попавшейся странице, написал на ней номер телефона, подробный адрес и каким троллейбусом проще доехать. Вырвав листок, он протянул его Ирэн.
– Что ты еще собираешься вспоминать? – спросил я, когда генерал вышел.
– Я ему верю, – ответила Ирэн безапелляционно. – Он не виноват в том, что случилось с самолетом!
– А кто виноват? Наш убийца? – не скрывая иронии, спросил я.
– Может быть! – упрямо ответила Ирэн.
– Теоретически все может быть, – согласился я. –
– Очень остроумно, – ответила Ирэн.
– А ты будь реалисткой!
– Я была реалисткой целых три дня, но наше расследование зашло в тупик!
– И потому решила потешить себя сказками?
– Потому я решила отработать даже самые невероятные версии!
Мы бы еще долго ругались в таком тоне, если бы не пришли санитары и не увели Ирэн на рентген. В ее отсутствие мне вкатили лошадиную дозу антидепрессантов, отчего мне вскоре стало все до глубокой фени, и я уснул крепким сном без сновидений.
Глава 22
ПОД СОФИТАМИ
Я проснулся всего за несколько минут до того, как наш теплоход прижался бортом к причальным амортизаторам и матросы принялись ловко наматывать концы швартовов на кнехты. В каюте царил полумрак, и по белым стенам скользили отблески прожекторов и фонарей набережной. Снаружи доносился скрип канатов, короткие команды и металлический лязг трапа. Я сидел на кровати, свесив ноги, зевал и чесал затылок.
Ирэн, накинув на плечи одеяло, стояла у окна и смотрела на суету.
– Как много людей, – произнесла она. – С фотоаппаратами, с камерами… Приходил профессор. Сказал, что нас положат в больницу.
– Надолго?
– Пока память не вернется.
– Значит, надолго, – пробормотал я и поднял с пола кирзовый стоптанный ботинок. – Это что?
Ирэн обернулась.
– Это тебе матросы презентуют… Ты выспался?
– Не знаю. Такое ощущение, будто башка песком забита.
Я нахлобучил ботинки на босые ноги. Кажется, на два-три размера больше, чем надо. Но это как-никак презент, значит, ворочать носом не полагается.
Сон жирной чертой отсек прошлое от настоящего. Утрамбовал, спрессовал яхту, обломки самолета, скоростной катер, пьяного капитана, оранжевый плот с двумя бутылками пресной воды и фонариком без батареек, упаковал в коробочку и преподнес мне. Разбирайся сам, дорогой Кирилл Вацура, со своей жизнью!
Мне было очень тяжело на душе. Я бродил по сумрачной каюте и вспоминал Федьку Новорукова. Если бы он был жив! Если бы я знал, что он сейчас стоит на причале в темном пиджаке, под которым не угадаешь наплечную кобуру, и, не выдавая себя, смотрит на трап, и наши взгляды вдруг встретятся, и он едва заметно кивнет мне, сведет черные брови к переносице, и в его красивых выразительных глазах я увижу понимание и поддержку. Это был единственный человек, который мне верил и который мог дать надежду на благополучное завершение мрачной истории.
– Нас
В дверях стояли санитары. Здоровые плечистые парни, каким разве что в психиатрической лечебнице работать, в отделении буйнопомешанных.
– Накинь на себя одеяло, – сказала Ирэн. – А то простудишься.
Она была права. Одеялом худо-бедно можно было прикрыться от циклопических глаз фотоаппаратов и камер. Я набросил одеяло на плечи. Ирэн вообще натянула его на голову, словно восточная женщина. Мы вышли на палубу, а оттуда на трап.
Толпа, которая колыхалась за ограждением, издала нисходящий гул, словно полсотни человек одновременно выдохнули из легких воздух. И вслед за этим повсюду засверкали фотовспышки. Я почувствовал себя звездой и едва не вскинул приветственно руку. Но оказалось, что оживление в рядах журналистов вызвал идущий впереди министр. Хилая ограда, помятая и искривленная за время своей службы, едва сдерживала профессиональный ажиотаж репортеров. Десятки рук с микрофонами потянулись к государственному чиновнику.
– Скажите, военные умышленно или же случайно попали в самолет?
– Не считаете ли вы, что генералам выгодно обострить отношения с соседями, так как это позволит выбить у правительства дополнительные средства на оборонные расходы?
– На мой взгляд, уничтожение гражданского самолета есть не что иное, как демонстрация всему миру несокрушимой мощи противовоздушных сил страны. Согласны ли вы с этим мнением?
Министр, игнорировавший доселе любопытство журналистов, остановился перед автором последнего вопроса, брезгливо отодвинул от своего лица замусоленный микрофон и сквозь зубы процедил:
– Идиот…
Ослепляя, заработали фотовспышки. Министр быстро прошел вдоль строя милиционеров, сдерживающих толпу, и сел в черный «Мерседес».
Настала наша с Ирэн очередь стать центром внимания. Я приставил к щеке ладонь, но, по-моему, это мало помогло. Моя физиономия во всех ракурсах запечатлелась на десятках пленках. Посыпались вопросы:
– Вы вспомнили свою фамилию?
– Что нужно сделать, чтобы выжить в авиакатастрофе?
– Способны ли вы узнать своих родственников?
Мы с Ирэн молчали. Не знаю, какие чувства испытывала она, мне же было невыносимо гадко на душе оттого, что я лгал, притворяясь пассажиром злополучного самолета, и давал родственникам погибших надежду. За подвижной, дергающейся, бурлящей толпой журналистов застыла в предельном оцепенении группа людей с красными от слез глазами. По-видимому, это были родственники и знакомые пассажиров «Ту-154», приехавшие сюда в числе первых. Несчастная толпа ждала нас здесь несколько часов, думая, что кому-то из них выпали два счастливых билета. Со страхом и надеждой люди ждали результатов. Какими глазами они смотрели на нас! Я уже не мог прятать лицо и опустил руку. Ирэн сняла с головы одеяло. Взгляды быстро угасали. Я буквально физически ощущал, как рядом со мной умирает, корчится в агонии надежда. Одна, вторая, третья… Раздались сдавленные всхлипы, стоны и рыдания. Игра, которую придумала Ирэн, мне нравилась все меньше. Пройдет еще от силы день и два, и выяснится, что мы не были на борту самолета, что мы лжецы и мошенники, и те, кто еще надеялся на чудо, будут хоронить надежду.