Крымский роман
Шрифт:
Сергей погрузился в размышления и замер. Рука плавно поставила чашку с допитым чаем, и улеглась на краю стола. Дыхание размеренное, спокойное, взгляд перестал бегать.
– Да!.. – словно от сновидения, очнулся он, наконец. – Спасибо вам большое и за чай, и за угощения. А больше всего за этот рассказ! Всё равно, любая ясность лучше
Старушка нежно осмотрела молодого человека.
– Вы молодые! Еще всё впереди у вас! И счастье, и любовь, – лицо просияло улыбкой, но тут она спохватилась, – да, я же совсем забыла: Алина будет ждать ваш звонок. Очень. Это она так и сказала. Очень будет ждать. Вот, держите.
И, нырнув в карман просторного махрового халата, достала оттуда обрывок бумажки и сунула ему в руки. Сергей развернул листик, и его взору предстали написанные размашистым почерком заветные цифры. Задумчивость мигом слетела, он оживился, и горячо поблагодарил бабушку.
Из квартиры вышел совсем в другом, приподнятом, настроении, точно и вправду наступило лето и солнце озарило стены коридора, пробежалось по щиткам и проводам, нырнуло в дверь, что вела наружу. Но не успел дойти до двери, которой заканчивался длинный коридор, как дверь напротив бабушкиной квартиры приоткрылась, и оттуда гурьбой высыпали две девочки. Одна, меньшая, та самая, в длинных плотных колготках, и летнем песочнике из хлопковой ткани, то ли ситца, то ли кулира, вышла первой. Старшая девочка, в легком салатовом платьице и с зелено-белым бантом, взяла ее за руку и повела к лифту. Сергей пошел следом. Возле лифта они дружно остановились.
– Можно вызывать лифт? – обратилась малышка к нему. – Слышишь, мама закрывает дверь и идет?
И правда, мама подошла. Рядом с ней шел крепкий высокий мужчина серьезного вида, в аккуратном деловом костюме, с ровным пробором волос и неподвижными бровями.
Лифт подъезжал.
– Наверное, прогуляюсь пешком, – сказал
Мама одобрительно кивнула. А та девочка посмотрела сначала на маму, потом на Сергея, и, прежде чем он ушел, сказала:
– Я не хочу, чтобы нас бомбили самолеты, – последние слова она протянула жалобно.
Ему хотелось подбодрить, утешить, но слова застряли в горле. Казалось, взрослому человеку он мог бы хоть что-то сказать. Что-то, что его хоть как-то грело, давало надежду. Но ребёнку непонятны сложные размышления о судьбе, о долгах; ему давай такое, что достучалось бы до его понимания жизни.
– Ну, что ты, голубка моя, – мама подбежала к дочке и обняла её. Дверь лифта открылась. – Пойдем, видишь, лифт приехал. Сейчас мы погуляем все вместе, а потом папа пойдет на работу.
И они зашли в кабинку, а Сергей пошел к лестнице. Двери лифта закрывались не сразу, автомат выжидал, прежде чем поехать, и молодой человек увидел, как мама присела и вытерла слезы с маленького личика.
– Не расстраивайся, Лиля! Дядя тогда сказал неправду.
– Да?
– Да! Он ошибся. Правда прячется от людей. Только тот, кто её ищет, может найти… – последние слова были уже не слышны, так как двери сомкнулись, и кабинка стала спускаться.
Когда Сергей вышел из подъезда, девочки уже качались на качелях, муж и жена прогуливались рядом. Жизнь начиналась заново. В руке он сжимал клочок бумаги.
– Пусть далеко ты теперь, но для любви нет преград: ни времени, ни расстояний. Мы будем счастливы!
И бодро зашагал вперед, навстречу неизведанному.
Марк Веро
Для подготовки обложки издания использована собственная фотография и художественная обработка автора.