Крымское ханство XIII—XV вв.
Шрифт:
Кто был друг-приятель Витовта из владетельных лиц Крыма, трудно угадать при множестве сменившихся в ту переходную эпоху правителей; но из этого мы видим, что Витовт, после не особенно блестящих результатов своего воинственного замысла против татарского Крыма, удовольствовался покорением нескольких татарских орд на материке, а по отношению к Крыму решился держаться другой политики — политики дружественного союза с властвовавшими там беками, так как этот союз представлял ему выгодную опору во враждебных столкновениях с главной Ордой, одинаково им всем неприятной. Но тогда уже не было в живых ни Токтамыша, ни Идики. До этого же времени много людей заявляло претензии на господство в Крыме, и прежде всего, как мы сказали выше, Тимур-Кутлук.
Памятниками властных претензий Тимур-Кутлука на Крым служат, во-первых, монета с его именем, выбитая «в городе Крыме» в 799 = 1396—1397 г. [514] и, во-вторых, данный этим ханом тарханный ярлык. В описании монеты г. Блау сделал заметку: «Notabilis». И, в самом деле, монета весьма замечательна, если мы вспомним отзыв Г. Савельева о монетах Тимур-Кутлука. Он говорит: «Все эти монеты биты на походе, в орде,т.е. в лагере, и не известно ни одной, битой в Сарае, Булгаре или других городах» [515] . Г. Савельев, кажется, хотел этою оговоркою обратить особенное внимание на то, что Тимур-Кутлук в течение своего кратковременного царствования находился в постоянной перекочевке с места на место. Это, кроме монет, подтверждается также и единственным
514
Блау, Восточные монеты, №581.
515
Op. cit,, стр. 303.
516
По вычислению Гаммера время написания этого ярлыка относится к 1397 году (И.И. Березин, Ханские ярлыки, II: 43, прим. 39), как оно показано и у нас выше (стр. 74); Савельев же считает его датой 24 апреля 1398 года (Loco citato), и его определение правильнее, ибо оно совершенно согласно с сравнительной хронологической таблицей Вюстенфельда.
517
Черноморье, I: 173-474.
Мало того: из ярлыка не видно, чтобы вообще во время дачи его кто-либо считался признанным ханским наместником в Крыме: начальное обращение в нем делается вообще к власть имущим в государстве лицам, во главе которых назван Идики, но нет специального указания на Крымскую или иную какую-либо область, как это мы видели в ярлыке Токтамыша. Тем не менее однако ж эта грамота есть живое свидетельство того, что, несмотря на разные смуты и беспорядочность в центральном правлении Золотой Орды, несмотря на беспрерывную смену ханов и явную зависимость их от таких всесильных временщиков, каков был Идики, все же татарский элемент продолжал систематически приливать в Крым и пускать там корни, не ограничиваясь притом центральной степной территорией полуострова, а простираясь и далее к гористому прибрежью и не обращая внимания на гарантии, данные незадолго перед тем разными представителями татарско-ханской власти франкам, которые в силу последних договоров сделались господами всего побережья от Судака до Кафы. Теперь уже началось деятельное образование того положения вещей в Крыму, которое завершилось полным вытеснением оттуда европейско-колонистского элемента и заполнением всей территории тюркским населением — татарско-ногайским с одной стороны и турецко-османским с другой. Из того, что Тимур-Кутлук издали отводил татарским родам в безвозмездное пользование земли в Крыму и чеканил монету со штемпелем города Крыма, можно заключить, что из всех составных частей обширной территории Золотоордынского царства эфемерные претенденты на владычество в нем считали Крымский удел, вследствие его изолированного положения, наиболее надежным убежищем в случае своего неуспеха в исконных становищах ханов Золотой Орды. А чтобы заручиться союзниками и приверженцами, они охотно дарили своим соплеменникам земли сомнительной принадлежности в ущерб франкским соседям, а иногда, в критический момент, искали дружбы и покровительства последних. Так дело шло с временщичества Идики в Золотой Орде вплоть до утверждения трона Гераев в Крыму. Жаль только, что крайне скудны исторические материалы, чтобы можно было с достаточной полнотой и ясностью обрисовать этот исключительный период истории татарского Крыма.
По нумизматическим данным нам известно, что из монет, битых следовавшими за Тимур-Кутлуком ханами, Крым является только на монетах Тимур-хана да еще, под великим сомнением, Керим-бирды. До Тимур-хана сидел на ханстве сперва брат Тимур-Кутлука, Шади-бек до 1407 г., а потом Пул ад-хан, который в одних памятниках считается племянником изгнанного им Шади-бека и сыном Тимур-Кутлука, а в других — сыном самого Шади-бека. Пулад, в свою, очередь, был изгнан родным братом своим Тимур-ханом, в 1411 году. Между тем монета имени Тимур-хана, выбитая в Крыму, имеет дату 809 = 1406— 1407 года [518] . Такой интересный и важный нумизматический факт приводит к тому заключению, что в 1411 году Тимур-хан завладел собственно Сараем, изгнав оттуда Пулада, а дотоле уже более пяти лет ханствовал в Крыму. Идики в письме своем к Великому князю московскому от 1409 года, перечисляя царствовавших друг за другом в Золотой Орде ханов, говорит: «И ныне Булат Салтан сел на царьство и уже третей год царьствует» [519] . Г. Говордз почему-то полагает, что вышеозначенная монета Тимур-хана выбита им еще до воцарения Пулада [520] ; приведенное же место письма Идики, кажется, достаточно устраняет его заключение. Равно ошибочно г. Говордз помещает в разряд истинных фактов то, что будто бы Тимур-хан продолжал чеканить свою монету до 818 = 1415—1416 года [521] , ибо он, по летописным и другим известиям, был еще в 1412 году свергнут и убит сыном Токтамыша Джелал-эд-Дином.
518
Савельев, Op. cit., № 556.
519
Собрание Госуд. Грамот и Договоров, II: 16, № 15.
520
Op. cit., 269.
521
Ibidem.
В этих немногих данных о царствовании Тимур-хана любопытно то, что он, сидя в Крыму и будучи до поры до времени игнорируем центральным правительством Золотой Орды, в состоянии был собрать такую силу, что вскоре свергнул Пулад-хана и успел сокрушить могущество временщика Идики, изгнанного из Орды [522] . По другим источникам, Тимур сделался ханом Золотой Орды по желанию самого Идики и вопреки настояниям своего собственного сына Нур-эд-Дина, который хотел, чтобы Идики или царствовал сам, или предоставил бы царствование ему. Не желая доводить распри до кровопролития, Идики будто бы добровольно удалился в Харезм; но буйный сын погнался преследовать отца в его удалении [523] . Арабский историк Ибн-Арабшах тоже описывает один поход Идики в Харезм в 1405—1406 гг. и произведенные им завоевания, однако же ни на какой прежний или последующий раздор его с сыном своим не намекает [524] . Весьма правдоподобно, что опытный временщик предпочитал верное средство властвовать за спиною номинального, в сущности однако же во всем от него зависевшего, хана, нежели самому сесть на троне, рискуя потерять все от возмущения и протеста народных инстинктов, которые могли быть встревожены столь явной и наглой узурпацией. Он мог из-за своего предусмотрительного упрямства серьезно поссориться с своим честолюбивым сыном, мечтавшим уже о беспрепятственном наследовании ханского достоинства, оснащенного авторитетностью своего отца. Но все же остается для нас неясным, что именно побудило Идики свергнуть Пулад-хана, на смену которого явился из Крыма Тимур-хан. Как бы то ни было, в этом факте обнаружилось в сильной степени обособление Крымского удела от главного татарского центра, Золотой Орды, и заметное усиление этого удела. Если даже Тимур получил власть в Сарае по предложению Идики, то в самом этом предложении можно видеть политический расчет ловкого Идики, который своим выбором Тимур-хана, утвердившегося в Крыму, в ханы целой Орды имел, должно быть, в виду парализовать возраставший сепаратизм и усиление Крымского удела.
522
Ibidem.
523
Laogles, Op. cit., 386.
524
Тизенгаузен, I: 473.
Историческая правдоподобность влияния распри, происшедшей у Идики с сыном своим, на судьбу Золотоордынского трона, косвенным образом подтверждается также и ногайскими народными преданиями о Токтамыш-хане и Идики. Только в этих преданиях сын Идики назьюается не Нур-эд-Дин, а Нур-Адиль, или Шах Нур-Адиль, все же содержание их вращается исключительно около честолюбивых притязаний этого отважного молодого мирзы, основанных не на родовом происхождении, а на личных доблестях. В них рассказывается, что Идики сделал своего сына ханом, и уже прошло с тех пор несколько лет, как народ Токтамыш-хана возроптал, говоря, что Нур-Адиль не годится, ибо Токтамыш-хан был из Чингизова поколения, а происхождение Hyp-Адиля Бог его знает каковское. Когда такие речи дошли до слуха Hyp-Адиля, то он будто бы отвечал так:
«Нур-Адиль сказал: О, почтеннейшие! Я явился на свет в пятницу! Я, открыв глаза, увидал ночь-кадр, Я, раскрыл рот, изрек: Ля Иляг илля-л-Лав! Я и книги читал все арабские; Я все то говорил, что ученые. Я родился важнее отца своего. Я служил сорок дней двум святым — Хызру, Илье. Токтамыш хоть и сын Туйгучжи Из Чингизова рода — что ж из этого? Я ж потомок Коджа-Ахмеда Туркестанского, Всем известного святого отца».Затем следует другой в том же роде панегирик Hyp-Адиля собственным доблестям:
«Я мирза, дом которого базар, и который берет дань со множества народа; Я мирза, который княжит, сидя на коне, подобном Бораку», и т.д. [525] .В этих преданиях сохранилась народная память о нескончаемой вражде между потомками Токтамыша и Идики, причем выставляются на вид родовые права одних и прославляются доблести других, хотя в исторической действительности перевес остался за первыми.
525
Сборник Мухаммеда-эфенди Османова, стр. 42—43.
Распрей Идики с сыном своим воспользовался старший сын Токтамыша, Джелал-эд-Дин, успев вытеснить Тимура, обратившегося в бегство пред превосходящей силой противника. Про этого Джелал-эд-Дина Ибн Арабшах говорит, что он по смерти отца ушел с братом своим Керим-бирды в Россию [526] . Затем, перечисляя ханов, креатур Идики до Тимур-хана, который первый возвысил голос против самоуправства временщика, тот же арабский историк смутно намекает на какое-то величие власти Джелал-эд-Дин-хана. «В его (Тимур-хана) время, — повествует Ибн-Арабшах в свойственном ему высокопарном тоне, — расстроились дела; он не вручил своих бразд эмиру Идику, сказав: "нет за ним ни славы, ни почета; я передовой баран (т.е. глава), которому повинуются, как же я стану Подчиняться (другому)? я бык (т.е. вождь), за которым следуют, так как же я сам пойду за другим?" Возник между ними обоими разлад, появилось со стороны ненавистников скрытое лицемерие, пошли бедствия и несчастия, войны и враждебные действия. В то самое время, когда сгущались мраки междоусобиц и перепутывались звезды бедствий между обеими партиями в сумраках Дештских, вдруг, в полном величии (собств. в полнолунии) власти Джелалиевой, появился (один) из блестящих потомков Токтамышевых и поднялся, выступая из стран Русских. Произошло это событие в течение 814=1411—1412 года.
526
Тизенгаузен, I; 472.
Обострились дела, усложнились бедствия и ослабело значение Идику. Тимур-хан был убит, и продолжались смуты да раздоры между царями владений Кыпчацких, пока (наконец) Идику, раненный, потонув, не умер» [527] .
Надо полагать, что храбрый сын Токтамыша покинул Орду с большой толпой татар, да кроме того умел в случае надобности привлечь и других татар на свою сторону, и если в отсутствие Идики, осаждавшего Москву в 1406 году, «приобрел поборникисебе, и прииде изгоном на Орду и едва не полонил оставшегося дома хана» [528] . А когда в 1410 году возгорелась война короля Ягайла с тевтонцами, то в многочисленном войске Витовта находилось 30 000 союзных татар, опять под начальством Джелал-эд-Дина, которого русские летописцы называют Зеледи, Зеди и Зелени-сгипэном,а польские историки преобразили в Салядина и даже в Тохта мирза-Антона [529] . Последнее обстоятельство особенно замечательно: Джелал-эд-Дин, предводительствуя преданными ему татарами и сражаясь в рядах Витовта на правах союзника, в свою очередь имел право рассчитывать на подобную же взаимную услугу со стороны Витовта, который не переставал все время вмешиваться в дела татар, поддерживая и подкрепляя детей Токтамыша, и, несомненно, оказал сильное содействие Джелал-эд-Дину в достижении им ханской власти в Орде [530] , что случилось в 1412 году. Энергичный Джелал-эд-Дин тотчас же по вступлении на ханство поспешил дать знать чрез нарочитых послов везде о своем воцарении; в наших летописях о нем замечено: «Toe жь зимы (в 1412 г.) сяде Зелени-Салтан на Царстве, а Едигея прогна… Того же лета от Зелени-Салтана прииде во Тферь посол лют,зовя с собою Вел. Кн. Ивана Михайловича в Орду» [531] …
527
Ibidem., 472—473.
528
Пол. Собр. Р. Л., VIII: 83.
529
Мухлинский, Op. cit., 127—128.
530
Мухлинский, Op. cit., 128.
531
Ист. Госуд. Росс. V: прим. 211.