Крысиная башня
Шрифт:
— Я думал о тебе, — сказал Мельник.
Саша не ответила. За окном волновались, как море, тонкие плети березы, и комнату заполнял нежный, золотисто-зеленый свет. В этих отсветах Саша казалась ненастоящей, нездешней и очень далекой.
Раньше она радовалась приходу Мельника. Он тогда был холоден, избегал объятий и откровенных взглядов, изо всех сил старался держаться от Саши подальше, но совсем не видеть ее не мог.
Мельник очень долго не хотел признаваться себе в том, что любит ее. Это продолжалось до тех пор, пока врач не сказал им, что шансов на выздоровление мало, и ему стало страшно. Мысль о жизни,
В тот день, когда ей сделали первую операцию на сердце, Мельник долго не мог заснуть, а когда погрузился наконец в тяжелую полудремоту, из которой то и дело выныривал в холодную пасмурную реальность, увидел сон. Во сне он был в операционной, и Саша лежала там, как будто уже очнулась от наркоза. Мельник видел начало бордового шва, уходящего под больничную рубашку у нее на груди. Он подошел и взял ее за руку. Рука оказалась ледяной, потому что в операционной было холодно. Иней застыл на высоких медицинских шкафах, на кафельной плитке, покрывающей стены, на огромном операционном светильнике, на блестящих хирургических инструментах, которые лежали в белом, изогнутом, как почка, лотке. Мельник поднял ее руку к своему лицу, чтобы согреть дыханием, и случайно коснулся губами прохладной Сашиной ладони. Он проснулся, все еще ощущая аромат ее кожи, и впервые в жизни понял, что хочет дотронуться до нее.
Но было поздно. Саша погрузилась в безразличие и, кажется, приняла болезнь как должное. Теперь она не ждала его прикосновений.
— Твои родители говорят, ты отказываешься от повторной операции, — сказал Мельник. — Почему?
— А есть ли в ней смысл?
Саша слегка повернула голову, так что теперь Мельник мог видеть ее щеку и край глаза.
— Почему нет?
— Ты же знаешь, что будет, если мне станет лучше, правда?
Он действительно знал. Она бы снова истратила себя.
От бабушки Саше досталась удивительная способность влиять на чужие судьбы. Распорядиться этой способностью можно было по-разному.
Можно было сделать вид, что ее вовсе нет, и жить жизнью обычного человека — и Мельник предпочитал поступать именно так.
Можно было спасать людей — такой выбор сделала Саша. Но если Мельник был опасен для других, то она была опасна для себя. Каждый раз, когда она переписывала чью-то жизнь, ей становилось чуть хуже. Сашина бабушка была женщиной мудрой и осторожной, ее хватило надолго — разум ее померк, когда она была уже пожилой. Саша же тратила себя самозабвенно, остервенело. Мельник всегда думал, что дело в ее обостренном чувстве сострадания, но в последнее время стал подозревать, что она хотела не только помочь им, но и истратить себя. Истратить себя раньше времени.
После резких слов Полины он с ужасом осознал, что его холодность и отстраненность могли мучить ее так сильно, что она решила покончить с жизнью. Как говорить с ней об этом, он не знал.
— Разве тебе не хочется жить? — спросил Мельник.
— Очень хочется, — просто ответила Саша. — Но я устала — от того, что все время вижу, как кто-то мучается. Я знаю, что могу помочь, и помогаю. Но, когда заканчиваю, тут же вижу кого-то еще. И это никогда не прекращается.
— Ты все равно не сможешь помочь всем.
— Всем — не смогу. Никто никогда не сможет.
— Так что же…
— Кроме меня, этого вообще никто
Она повернулась и посмотрела на Мельника. Цвет ее лица был бледным, с легким землистым оттенком, под глазами залегли глубокие тени, кожа обтянула скулы. Он не хотел ее терять. Но она уходила.
— Я думал, что никогда не буду вмешиваться, — сказал он. — Но вмешался, потому что иначе было нельзя. Это случилось три дня назад.
Глядя, как оживились ее глаза, Мельник понял, что сказал, наверное, единственную вещь, которая еще могла ее заинтересовать. Он не мог сказать ей о любви — она заподозрила бы за этими словами унизительную жалость к умирающей, но он мог дать ей надежду, что когда-нибудь изменится.
— Расскажи, — недоверчиво потребовала Саша.
Мельник рассказал ей про Бойко — подробно, стараясь не упустить ни одной детали.
— Если так случится еще раз, ты снова это сделаешь?
— Сделаю. Потому что от этого зависит человеческая жизнь.
— Человеческим жизням угрожают не только убийцы.
— Я понимаю. Но я, в отличие от тебя, не могу видеть будущее. Мы очень разные, Саша.
— Очень, — подтвердила она. — И я боюсь, что это был первый и последний раз…
Ее глаза начали тускнеть.
— Почему?
— Подумай сам: какова вероятность того, что убийцы станут встречаться тебе на каждом шагу? Даже если ты встанешь на центральном перекрестке города и будешь стоять там несколько часов, велики ли шансы, что мимо тебя пройдет тот, кто действительно опасен?
— Я мог бы работать с полицией.
— Тебя высмеют и выставят за дверь.
— А если я найду способ?
— Не мне говорить тебе, что делать.
Она отвернулась к окну. Ветер рванул березовые плети, они зашуршали рассерженно и громко, как гремучие змеи.
Мельник не знал, как можно заставить полицию слушать себя, и после нескольких дней бесплодных размышлений обратился за идеями к «Гуглу». Он вбил в поисковую строку слова «полиция», «медиум», «расследование» и вперемешку со ссылками на сомнительные статьи из желтой прессы и малоизвестные фильмы получил многочисленные ссылки на программу «Ты поверишь!», третий сезон которой весной завершился на одном из крупнейших каналов. Мельник начал смотреть шоу с первого выпуска первого сезона и с удивлением обнаружил во второй же передаче настоящих полицейских. Речь шла о безнадежном деле: год назад муж и жена возвращались в город с дачи. Ехали днем, машина была в порядке, но они вдруг пропали. Через день машину обнаружили в стороне от дороги — исправную, с половиной бака бензина, — а назавтра в пяти километрах от нее нашли тела. Полиция зашла в тупик.
Мельник смотрел со все возрастающим интересом. Никто не называл преступника впрямую, но три участника дали интересные версии, услышав которые, полицейские заметно оживились. Значит, медиумам, прошедшим отбор в шоу, они верили.
Продолжая смотреть следующие выпуски, Мельник заметил, что сменилась контекстная реклама. Ему стали предлагать услуги колдунов и ясновидящих, на фотографиях он узнавал лица тех, кто участвовал в шоу. Он стал переходить по ссылкам и читать объявления об услугах. Набор их был довольно стандартным, а плата за один прием у медиума, хорошо показавшего себя в шоу, доходила до десятков и даже сотен тысяч рублей.