Кто хочет процветать
Шрифт:
Вера зажгла свечи и тихо воскликнула:
— Уже вечер, надо же, как мы заговорились!
Фролов поднялся с кресла и принялся извиняться:
— Я, наверное, оторвал вас от дел. Но я ухожу. В самом деле, засиделся.
Зазвонил сотовый Астровой.
— Извините, — бросила она Фролову и быстрым шагом направилась в другую комнату, но прежде чем скрыться, крикнула: — Я вас без ужина не отпущу!
Сергей сощурился, как кот, лежащий на диване, и снова сел в кресло, плеснув на дно бокала коньяку.
«Какая она!.. И не подумаешь, что книги пишет. Настоящая женщина. Правда, умная, что, если признаться, создает неприятные моменты. Женщина должна быть умна ровно настолько, насколько это интересно мужчине».
В соседней комнате Вера, глядя на себя в зеркало,
— Да, милый, да! Все понимаю, но завязла в снегах, как корабль во льдах Антарктиды. Одна! Грущу и думаю о тебе. Завтра вырвусь обязательно, даже если придется идти пешком! Целую миллион раз. Я с тобой! Поверь, все, что должно было случиться ужасного, случилось и уже позади. Больше ничего плохого не будет, — говорила она, не без удовольствия разглядывая себя в зеркале, то подбирая, то распуская волосы.
Олег ныл, страдал, капризничал. Астрова вертела головой, придавала лицу различные выражения, фиксируя в памяти, какие ей больше идут, и думала: «Если бы ты знал, как ты мне надоел, то тут же бы повесился!»
— Да, милый, — проговорила, выразив страдание на лице.
«А мы с этим художником Сергеем, кажется, хорошо коньячку пригубили! — улыбнулась озорно. — Нет, это отлично, что он натолкнулся на меня. Иначе сидела бы здесь одна, стучала бы по клавишам ноутбука и исходила злобой от бессилия поставить Милену на место. Но я ее поставлю! Она слишком плохого мнения обо мне. Моя задача — разубедить ее!»
Ощущая во всем теле упругость, с задором в глазах Астрова вернулась в гостиную.
— Что бы нам приготовить на ужин? — серьезно задумалась она.
— К сожалению, я не могу вам ничего посоветовать. Мне незнакомо содержимое вашего холодильника.
Вера согласно кивнула:
— Вы не будете против мясного ассорти, овощного салата и красного вина?
— Не буду! — широко улыбнулся Фролов и пошел следом за ней на кухню.
Она принялась раскладывать на тарелки тонкие ломтики различных мясных деликатесов, а Фролов стоял рядом, чтобы взять блюдо и отнести его в гостиную. Горячая, перехватывающая дыхание волна, подобравшись совершенно незаметно, окатила Веру с ног до головы. И волну эту, сам того не желая, послал Фролов. От него исходило такое тепло! Вере нравилось, что он стоял рядом с ней. Такой мужественный, сильный, с редко встречающимся в наши дни интеллигентным лицом. Запах его туалетной воды слегка будоражил ее и без того не добродетельные мысли.
«Интересно, а…» — далее она, постеснявшись сама себя, не решилась продолжить. Она вынула из холодильника прозрачную коробку с салатом и стала перекладывать его на тарелку. А Фролов все стоял рядом, что-то говорил, она отвечала, кокетливо улыбаясь. Но мысли!.. «А что, если он?.. Но я не давала повода! А какой повод нужен для настоящего мужчины, если ему понравилась женщина? А если я ему не очень… понравилась? С известной Астровой престижно быть знакомым, но вот делить с ней постель — это, как говорится, на любителя». Ей стало досадно. Она, писатель, человек, умеющий проникать в чужие мысли, могла только считать с информационного поля Фролова, что ему здесь хорошо, и все!
Языки пламени вились в камине, матовые бра неярко освещали гостиную. На столе в прозрачном подсвечнике, испуская томный аромат, горела свеча.
— Вы очень верно говорили об убийстве как об одной из основных примет нашего времени, — вернулся к прерванному разговору Сергей. — Вы себе даже не можете представить, но меня, пока еще приватно, обвинили в убийстве Валентины Милавиной, — неожиданно признался он.
— Что? — Кусочек мясного деликатеса на вилке завис у приоткрытого рта Астровой. — Вас?.. — Она секунду подумала и спросила: — На каком основании?
— На том, что я был с ней знаком. Что когда-то мы с ней едва не поженились. И вот, спустя много лет, случайно встретившись с Валентиной, меня, по мнению одного подполковника милиции, обуяла зависть к ее блестящему положению. И я задумал убить ее и украсть тетрадь, в которую она записывала свои новые композиции духов.
— Это безосновательно.
— Однако, если взяться как следует,
— Нет-нет! Продолжайте! — попросила его Вера.
Сергей прикурил от пламени свечи, немного подумал, желая придать стройность и ясность своим мыслям:
— Еще когда я заканчивал академию, у меня возникла идея написать угольным карандашом серию рисунков под общим названием «Последнее впечатление», то есть отобразить то самое последнее впечатление, с каким человек покидает этот мир. Я получил возможность сопровождать группу сотрудников уголовного розыска, выезжавшую на места преступлений. Кстати, вам это должно быть интересно, я был свидетелем последних минут жизни вашего бывшего издателя Пшеничного. Яркая была картина. На площадке крыльца распростертый Пшеничный и возле него на коленях в подвенечном наряде его юная невеста…
— Вот как?! — воскликнула Вера. — Да, скажу честно, для меня это был шок. Мы неплохо понимали друг друга со Станиславом Михайловичем. С его дочерью у меня сложились непростые отношения.
— И вдруг, совершенно неожиданно, — продолжил Сергей, — звонит мне мой старый знакомый подполковник Терпугов и приглашает на новое дело. Я сломя голову собираюсь, мы едем и оказываемся у пассажа «Елисаветинский», у меня сердце похолодело от предчувствия. Заходим. За столом, откинув голову назад, сидит Валентина с затянутым на шее шарфом. Жуткая картина! Не могу объяснить, но точно двойник вышел из меня и стал делать наброски. Позже, когда я пришел в себя, то хотел сказать Терпугову, что знаком с Тиной, что виделся с ней совсем недавно, но какое-то странное и в то же время властное бессилие напало на меня. А подполковник, узнав от родителей Тины о нашем давнем знакомстве и о том, что я за неделю до убийства был с ней на карнавале, а до этого мы обедали в ресторане, построил версию, что убийца Милавиной — я, несостоявшийся художник Фролов. Ну… — развел руками Сергей, — что ему ответить?
— А отвечать придется.
— Это-то меня и бесит! Живу, никого не трогаю, прозябаю на работе, возвращаюсь в переполненном вагоне метро… Так теперь, чтобы не упекли, я буду вынужден доказывать, что не убивал Валентину!
— А почему так случилось, что вы не состоялись как художник? — спросила Вера, добавив: — Если вам неприятно, то не будем говорить на эту тему.
Фролов пожал плечами, подошел к камину, облокотился на него и сказал:
— Не знаю! Загадка!.. Кажется, если бы разгадал, легче бы стало. Началось все, наверное, с первой выставки в Манеже. Я представил три картины. Все говорили, что они лучшие, а лавры достались другому. Что-то на меня накатило, все стало противным, душным и Валентина в том числе. Думал, вырвусь из ее тягучих, точно тина, объятий и обрету себя. Вырвался. Попал в другие объятия… Нечистоплотные, обманные, хмельные… Закрутило меня. Потихоньку очнулся, решил довести до конца «Последние впечатления». Но, что бы ни начинал, к чему бы ни стремился, наталкиваюсь на стеклянную стену неимоверной толщины. Она скользкая и холодная как лед, не взобраться на нее, не обойти, не пробить… Знаю, за этой стеной параллельная жизнь, та, которая могла случиться, да не случилась. И вот когда разозлишься, когда тоска выест душу, разбежишься — и лбом. Отлетишь, придешь в себя и тянешь лямку по-старому. Короче, я покорился, погрузился в ту жизнь, какая мне выпала. Рисую этикетки для бутылок. Для кого-то, может, это предел мечтаний и возможностей, но для меня… Для меня — это болото. Иногда, чувствую, точно какая-то сила выталкивает меня, хватаюсь за надежду, ну, думаю, на этот раз выползу… Куда там! Эта же сила вдруг начинает заталкивать обратно, но так, чтобы не захлебнулся окончательно, а мучился. Когда же увидит, что я уже наглотался столько, что вот-вот… Она опять вытолкнет и опять обратно. Вы, наверное, тоже наглотались, пока стали известной, или вы из везучих?