Кто и как изобрел Страну Израиля

Занд Шломо

«Деревья представлялись нам эмигрантами, леса — нашим собственным стремлением быть „посаженными“ здесь. И хотя мы вполне принимали аксиому, согласно которой сосновый лес намного красивее голого холма, начисто обглоданного выпасенными на нем стадами коз и овец, мы никогда не понимали до конца, для чего нужны все эти деревья. Зато мы отлично понимали другое: что лес — это ландшафт, диаметрально противоположный подвижным песчаным дюнам, голым скалам и красной земле, тянущейся ко всем четырем сторонам света; стало быть, Израиль должен быть именно лесом, стоящим на своих корнях, твердо и гордо» [52] .

52

Schama. Landscape and Memory. — London: FontanaPress, 1995. — P. 5–6. См. также комментарии У. Дж. Митчелла в его книге: Священный ландшафт. — Тель-Авив: Реслинг, 2009. — С. 57–59 (на иврите).

Забудем на минуту о том, что Шама столь характерным образом игнорирует развалины многочисленных арабских деревень (с оливковыми рощами, апельсиновыми садами и зарослями кактусов,

окружавшими их со всех сторон), почти совершенно скрытые посадками Израильского национального фонда. Интереснее другое: Шама прекрасно знает, что леса, ушедшие корнями глубоко в землю, всегда были центральными мотивами романтических национальных идентичностей в Центральной Европе. Игнорирование того факта, что в богатой еврейской традиции лесопосадки никогда не считались «ответом» движущимся «дюнам», весьма типично для сионистской литературы [53] .

53

Здесь можно и даже необходимо сказать больше. Талмудическая традиция относится к лесу весьма отрицательно. Талмуд прямо рекомендует вырубать леса в эстетических целях — с традиционной еврейской точки зрения, они уродливы. — Прим. пер.

Как уже отмечалось, многовековые память и тоска действительно существовали в еврейском сознании, однако они никогда не находили выражения в массовой тяге к коллективному овладению территорией национальной родины. «Эрец Исраэль» сионистских и израильских авторов не имеет ничего общего со Святой землей наших настоящих, не мифологических предков, историческое происхождение и жизненные перипетии которых породили культуру восточноевропейского «народа языка идиш». Точь-в-точь как и у евреев Египта, Северной Африки или Плодородного полумесяца, их глубочайшие страхи и печали были направлены к самому драгоценному и священному культовому центру. Этот центр представлялся им столь возвышенным и отделенным от мира [54] , что на протяжении сотен лет, с самого момента своего перехода в иудаизм, им и в голову не приходило в нем поселиться. С их точки зрения, по крайней мере с точки зрения высокообразованных раввинов, оставивших после себя письменные труды, бог — а не люди — временно отнял у евреев то, что некогда даровал им, так что, когда он пошлет им мессию, космический порядок вновь переменится. Лишь с приходом избавителя все евреи, живые и мертвые, вернутся в вечный Иерусалим. Большинство из них полагали, что любая попытка приблизить коллективное избавление является преступлением, подлежащим тяжелому наказанию. Стоит отметить, что для многих евреев Святая земля была в основном лишь аллегорией, не несущей реального содержания, духовным измерением, а не конкретной территорией. Реакция раввинистического истеблишмента — безразлично, ультрарелигиозного или либерально-реформистского — на появление сионистского движения ясно об этом свидетельствует [55] .

54

Голда Меир писала в своих мемуарах о религиозной старушке, не поверившей, что она, Голда, приехала из Иерусалима: он же на небесах! — Прим. пер.

55

Несомненно, в иудаизме существовали и более «земные» концепции, не случайно — весьма этноцентрические. Тем не менее весьма малое число иудейских паломников и совсем ничтожное количество эмигрантов (за всю историю диаспоры), прибывавших в Палестину как из Европы, так и из стран Ближнего Востока, ясно демонстрирует настроение еврейских масс, их элит и лидеров: все они последовательно воздерживались от эмиграции в Сион.

Мы называем «историей» не только мир идей, но и пространственно-временной континуум, в котором они реализуются. Широкие людские массы не оставляли в прошлом письменных следов своей повседневной активности, так что мы знаем совсем немного об особенностях массовых религиозных верований, образов и чувств, определявших их — масс — индивидуальное и коллективное поведение. Вместе с тем действия масс в периоды тяжелых кризисов дают нам возможность хотя бы отчасти понять характер их выборов и предпочтений.

Когда еврейские общины в ходе религиозных преследований изгонялись из мест своего проживания, они не пытались найти убежище в Святой земле. Вместо этого они (как, например, после изгнания из Испании) прилагали все усилия, чтобы найти себе очередное «иноземное» убежище. Когда в Новое время начались более современные и еще более отвратительные преследования, в частности протонациональные погромы в различных регионах Российской империи, преследуемые евреи, на этот раз настроенные несколько более секулярно, с новыми надеждами направились к новым берегам. Лишь микроскопическая их часть, те, кого успела захватить новейшая национальная идеология, изобрели для себя «новую-старую» родину [56] и отправились в Палестину [57] .

56

Автор парафразирует название утопического романа основоположника сионизма Т. Герцля «Altneuland» (нем. «Старая новая земля»), опубликованного в 1902 году. — Прим. пер.

57

Не только «ассимилированные» массы, начиная от либералов-исраэлитов и кончая социалистами-интернационалистами, не могли понять, в чем смысл изобретенной сионистским движением новой псевдорелигиозной связи со Святой землей. Даже партия «Бунд», сама порожденная полунациональным движением, партия, наиболее широко представленная среди говоривших на идиш евреев Восточной Европы, отнеслась к эмиграционному проекту по переселению на Ближний Восток как к странному — и совершенно несерьезному.

Примерно то же самое происходило и накануне страшного нацистского геноцида; впрочем, отказ Соединенных Штатов (после принятия антиэмиграционного

законодательства в 1924 году — и вплоть до 1948 года) открыть границы для жертв европейской юдофобии сделал возможным «переадресацию» более значительной массы еврейских беженцев на Ближний Восток. Едва ли государство Израиль получило бы шанс возникнуть, если бы не жесткая антиэмиграционная политика американского правительства в этот трагический период.

История, утверждал в свое время Карл Маркс, имеет обычай повторяться: в первый раз она происходит как трагедия, во второй раз — как фарс [58] . В начале 80-х годов XX века президент Рональд Рейган принял решение открыть въезд в США эмигрантам, бежавшим от советского режима. В те годы речь шла, в основном, о евреях, выезжавших из СССР по израильским визам под предлогом воссоединения семей. Израильское правительство пыталось всеми доступными способами побудить американскую администрацию изменить свою политику — закрыть въезд в Америку для советских евреев и направить их в Израиль; до поры до времени — безуспешно. Поскольку советские евреи упорствовали в своем желании обосноваться на Западе, а не на Ближнем Востоке, Израиль обратился за помощью к румынскому диктатору Николае Чаушеску и к коррумпированному коммунистическому руководству Венгрии, которым были уплачены огромные взятки. В конечном счете интрига Израиля увенчалась блестящим успехом. В 1989 году Америка закрыла въезд для советских евреев, так что Израилю удалось «направить» более миллиона еврейских эмигрантов из СССР — поначалу через восточноевропейские страны, а потом и прямыми авиарейсами — на «национальную родину», в страну, которую они не выбирали и в которой не хотели жить [59] .

58

Этот блистательный афоризм часто необоснованно приписывают Гегелю. Его настоящее происхождение просто. Маркс начинает свое эссе «18 брюмера Луи Бонапарта» такими словами: «Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса». Таким образом, Маркс в данном случае не только не цитирует Гегеля, но и открыто поправляет его в духе своего знаменитого тезиса (см. предисловие ко второму изданию первого тома «Капитала»): «У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги…» Вот он и ставит. Только что именно? Судя по всему, соблазнившим Маркса (гегелевским) источником стало классическое утверждение Гегеля (из «Философии истории»): «Политическая революция обычно получает поддержку в мнении народа лишь тогда, когда она повторяется». — Прим. пер.

59

Об этом циничном сионистском трюке см. бросающее в дрожь интервью с Яаковом Кедми, главой разведывательной службы «Натив», в котором он признает: «Для советских евреев неизраильская опция — переезд в Соединенные Штаты, Канаду, Австралию и даже в Германию — всегда будет предпочтительнее израильской опции» // Едиот Ахронот. — 2011. — 15 апреля.

Не знаю точно, имели ли представители двух-трех последних поколений предков Шамы возможность вернуться в ближневосточную «страну отцов». Так или иначе, они, как и подавляющее большинство еврейских эмигрантов, предпочли перебраться на Запад и продлить таким образом свое мучительное «изгнание». Однако нет ни малейшего сомнения в том, что сам Саймон Шама может — если захочет — в любой момент отправиться на свою «древнюю родину». Увы, он, судя по всему, предпочитает собственной «репатриации» «репатриацию» деревьев, или, проще говоря, чтобы в Израиль ехали евреи, которым не посчастливилось попасть в Великобританию или в Соединенные Штаты. Его поведение напоминает старый добрый идишистский анекдот, определяющий сиониста как еврея, который просит у другого еврея денег на отправку третьего еврея в «Эрец Исраэль». Сегодня, когда я работаю над этой книгой, данный анекдот представляется еще актуальнее, чем сто лет назад. К этой теме мне придется не раз вернуться.

Попросту, точно так же как евреи не были изгнаны «силой» из Иудеи в первом столетии новой эры, они не «возвратились» по доброй воле в Палестину, а потом в Израиль в XX веке. Все мы хорошо знаем, что задачей историка является предсказание прошлого, а не будущего, поэтому в настоящий момент я, вне всякого сомнения, беру на себя совершенно излишние риски. Тем не менее решусь выдвинуть предположение, касающееся будущего: миф об изгнании и возвращении, пламенный и эффективный в XX столетии, окрашенном пропитанным национальными страстями антисемитизмом, остынет в XXI веке. Разумеется, этот прогноз исполнится, лишь когда государство Израиль перестанет делать все от него зависящее, для того чтобы прежняя юдофобия выползла из своего логова и обрела новые устрашающие обличья.

3. Имена «земли праотцев»

Одна из целей моей работы — отследить историю изобретения термина «Эрец Исраэль» как именования территории переменного размера, находящегося «под властью еврейского народа». Как отмечалось выше, этот территориальный термин был изобретен в ходе национального «идеологического строительства» [60] . Однако, прежде чем начать теоретическое путешествие по тайникам загадочной земли, приковавшей к себе внимание всего западного мира, я должен указать на сам характер (филологический и семантический) термина, неразрывно связанного с интересующей нас точкой на карте. Так же как и многие другие языково-национальные культуры, сионистское движение произвело немало изобилующих анахронизмами семантических манипуляций, сильно затрудняющих последовательный критический дискурс.

60

С тематикой моей настоящей работы естественным образом соприкасается содержание трех интересных книг, хотя заключения и выводы их авторов существенно отличаются от моих. Это поучительное сочинение писавших по-французски Жан-Кристофа Аттиаса и Эстер Бенбассы «Воображаемый Израиль» (J.-C. Attias, E. Benbassa. Israel imaginaire. — Paris: Flammarion, 1998) и две книги, написанные на иврите: «Родина и обетованная земля» Элиэзера Швида (Тель-Авив: Ам Овед, 1979) и «Страна/Текст. Христианские корни сионизма» Йоада Элиаза (Тель-Авив: Реслинг, 2008).