Кто первый на виселицу

Никольская Наталья

– Не, я не из поликлиники, – ответила я. – Я так, сама по себе. Я… Меня зовут Полина. Мне нужно с вами поговорить.

– Проходите, пожалуйста, в дом, – просто сказала женщина. Я прошла в след за ней.

Любовь Алексеевна поставила на плиту чайник и достала из сумки пачку печений.

– Вы есть не хотите? – поинтересовалась она. – Я-то а работе поужинала.

– Нет, спасибо, – поблагодарила я ее. – Вы не удивляйтесь, пожалуйста, я по поводу вашего бывшего мужа. Мне нужно у вас кое-что выяснить.

Женщина очень удивилась.

– Я уж и забыла, что у меня

когда-то был муж, – усмехнулась она. – Так давно это было! А почему вы им заинтересовались?

– Просто моя сестра обирается за него замуж, – выложила я карты на стол, не упоминая истории с телефонным звонком с угрозами. Если эта женщина мешает Ольге, то она, конечно, в курсе дел. А если нет, то пока не стоит ей об этом сообщать.

– Господи, да я-то здесь при чем? – совершенно искренне удивилась женщина. – Если вы думаете, что с моей стороны будут какие-то возражения, то ошибаетесь. мы развелись много лет назад, и я с тех пор даже не видела Константина. И честно говоря, не хочу видеть.

– А почему, простите пожалуйста, за бестактный вопрос? Вы так плохо расстались?

– Да мы как-то не по-людски расстались. Я даже не поняла, из-за чего.

– То есть как?

– Да вот так. Костя даже не объяснил мне ничего. Только бубнил что-то насчет ошибки.

– То есть он считал ошибкой женитьбу на вас?

– Кто его знает, что он там имел в виду! – махнула рукой Любовь Алексеевна. – Раньше ничего такого не говорил. А потом вдруг стал замкнутым, молчаливым… Все сидел в кухне и курил, курил… Я спрашивала его, о чем он думает? Да так, говорит, о жизни… Ну, я сперва не придавала большого значения, он же художник был. У него случались временами такие «заскоки», когда над картиной работал. Сидит, молчит, ходит туда-сюда по комнате, курит… Потом закончит работу над картиной – и опять шутит, веселится, разговаривает, все, как обычно. Я привыкла к этому. Думала, и на этот раз у него «творческий кризис». Только что-то этот кризис затянулся. Стал куда-то из дома пропадать. Раздражительный стал, пить даже начал. Один раз напился, начал кричать, спаси меня, или я пропаду! Я перепугалась, от чего, говорю, спасти-то? Он сразу замолчал, насупился. Ничего, говорит, не слушай меня. А потом собрал вещи и ушел…

– Куда?

– Не сказал. Мямлил только, что нам лучше расстаться. Я спросила: «У тебя другая женщина»? Он как-о по-идиотски захохотал, потом говорит, мол, да, женщина другая…

– А что за женщина, вы не знаете?

– Нет. Он больше ничего не сказал. Да и зачем мне это знать? Я бы все равно не пошла к ней. Для чего? Захотел уйти – пусть уходит. Не удержишь…

– Вы развелись официально?

– Да, я не стала возражать.

– А вы с ним здесь жили?

– Нет. В Ершове. Но мне не хотелось оставаться там после развода. Понимаете, все напоминало о нем…

Я понимала ее.

– Скажите, а как отреагировала его мать, когда узнала о разводе?

– Да не знаю, как. Я же ее ни разу не видела. Она жила в другом городе. Даже на свадьбе у нас не была. Да, собственно, и свадьбы-то никакой не было. Так, собрались студенты в общежитии, выпили, посидели… Я и платье сама шила.

Простенькое. Жили сперва в общежитии, потом родители мои умерли, мы переехали в Ершов. Я сама оттуда родом. Стали жить в том доме. После развода я его продала, переехала сюда вот…

Любови Алексеевне, вероятно, хотелось выговориться. Похоже, она была очень одиноким человеком и никогда ни с кем не обсуждала свои проблемы.

– Замуж я больше так и не вышла, – продолжала она, перебирая в пальцах бахрому на скатерти. За разговором я пила уже третий стакан чая, заедая его вкусным печеньем. Любовь Алексеевна не притронулась даже к первому стакану. Чай у нее давно остыл, но она не обращала на это внимания. – Мне предлагали несколько раз, да ведь знаете, как бывает: обожжешься на молоке, а дуешь потом на воду. Вот и я так. Боялась, что опять не повезет. Нет уж, лучше я одна…

– Скажите, а вы совсем ничего не знаете о той женщине, к которой ушел Константин? – спросила я ее. – Ни имени, ни того, кто она? Может, она замужем была?

– Нет, – покачала головой Любовь Алексеевна, – этого я не знаю. А зачем это вам так нужно знать, если не секрет? пусть ваша сестра выходит за него, если он ее любит, и будет счастлива.

– Вот я и беспокоюсь о том, будет она счастлива или нет, – поведала я. – А не появится ли эта женщина? Вдруг она станет препятствовать счастью моей сестры?

– Да как же она сможет это сделать, если Константин с ней расстался? Он ведь с ней расстался, как я понимаю?

– Я тоже так понимаю, но кто ее знает? А сколько вы прожили с Константином?

– Три года.

– А до этого случая он не изменял вам?

– Да вроде нет. Не замечала.

– Вы не переписывались с ним после развода?

– Нет. Ни одного письма он мне не прислал. Только иногда в день рождения приходили поздравительные открытки без обратного адреса. Я думаю, что от него. Больше не от кого. И всегда там было написано одно и то же печатными буквами: «Живи и будь счастлива. А я умер».

– Какие странные слова, – поежилась я. – А что они означают?

– Не знаю, – развела руками Любовь Алексеевна. – Костя любил туманно выражаться. Только сдается мне, он был глубоко несчастлив.

– И вы ничего не пытались узнать о его жизни?

– Нет. Обида меня точила. Я, наверное, больше ничем не могу вам помочь. Извините.

– Ну, что вы. Это вы меня извините за беспокойство, – встала я из-за стола.

– Может быть, переночуете у меня? – спросила Любовь Алексеевна. – Куда же вы поедете на ночь глядя?

– Да нет, спасибо, – вежливо отказалась я. – Я на машине, доберусь нормально.

Я вышла из домика и пошла к машине. Любовь Алексеевна проводила меня, попрощалась и пожелала счастья моей сестре. Но произнесла она это с таким сомнением в голосе, что я и сама окончательно разуверилась в том, что Ольга будет счастлива с Константином.

Уже когда я села в машину, женщина вдруг спросила с тоской в голосе:

– Скажите, а Костя ничего не рассказывал обо мне? Не вспоминал?

– Я не знаю, – ответила я. – Может быть, он что-то говорил Ольге, я-то с ним мало общалась.