Кто сеет ветер
Шрифт:
— Скажите, профессор… статья «О положении рабочих на рыбных и крабовых промыслах депутата Каяхары» написана… кхм-м… нашим новым сотрудником Онэ-сан?
— Да, им… По материалам с мест.
— Талантливый журналист!..
Директор просиял восхищенной улыбкой и тут же погас.
— Н-но неопытен в политических вопросах… Резкие выражения!.. Статью, к сожалению, придется изъять.
Профессор сделал короткое протестующее движение.
— Цензура, — произнес он.
— Хотите сказать, пропустила?… А
— Не вижу необходимости…
Улыбка Имады засветилась еще ослепительнее.
— Желание директора издательства, — проговорил он мягко.
Профессор устало потер ладонями седые виски. Умное полное его лицо с выдающимися скулами и длинными расплывчатыми бровями выглядело равнодушным.
— Вы нарушаете договоренность, Имада-сан, — сказал он спокойно. — Когда я был приглашен редактором переводной литературы, издание этого журнала, вполне автономного, было моим первейшим условием.
— Условия меняются, любезный профессор, — ответил резко Имада. — Лет пять-шесть назад на книгах советского запада некоторые мои коллеги нажили миллионы. Молодежь увлекалась…
Старик суховато и чуть насмешливо перебил:
— Не хочу считать ваших прибылей, господин директор, но убежден, что издательство «Общества изучения Запада» тоже не потерпело убытков, а молодежь…
— Дело не в молодежи, профессор, — поморщился с легкой досадой Имада. — Вы же знаете сами: отношение правительства к этому изменилось. Чрезвычайный период… Закон об опасных мыслях…
— Статья Онэ-сан разоблачает как раз нарушение законов, — сказал Таками.
Имада пронзительно рассмеялся и с вызывающим видом поковырял во рту зубочисткой.
— Каких?… О труде?… Вы забываете, что в стране кризис!
Он раздраженно хлопнул по верстке ладонью.
— Короче: издатель журнала я!.. Статья о Каяхаре будет изъята.
Таками посмотрел в упор на директора, отвернулся в упрямой и гневной позе, долго молчал и, наконец, решительно произнес:
— Журнал редактируется мною. Я подыщу другого издателя.
Внезапность и резкость ответа заставили директора вскочить с места. Он посмотрел на профессора с негодующим изумлением, наклонил вперед верткое узкое тело и, презрительно усмехнувшись, сказал:
— Вот как!.. Вы думаете, что в Японии найдется второй издатель, который согласится иметь дело с бывшим профессором, уволенным из университета за марксистские взгляды?… Ошибаетесь, уважаемый!
Некоторое время их связывало молчание, затем профессор не суетливо встал, поклонился и твердыми шагами вышел из комнаты.
Растерянный директор, тиская в зубах недокуренную сигару, покосился на секретаря: Ярцев, сосредоточенный и спокойный, с цветным карандашом в руке, сидел в прежней позе, занятый своим делом. Имада отшвырнул окурок в окно, взял из коробочки мягкую кисть и написал четкой тушью на первой странице верстки несколько ровных столбцов иероглифов. В эту минуту слуга, кланяясь и втягивая с присвистом воздух, подошел от двери к столу и положил перед директором визитную карточку с баронским гербом. Имада мельком взглянул на нее и сразу взволнованно закашлялся. Присутствие молчаливого секретаря-европейца, даже в качестве. декоративного украшения, на этот раз показалось стеснительным и даже опасным. Имада торопливо передал ему верстку.
— Пожалуйста, отнесите это профессору. Моя резолюция есть. Он поймет. И не слишком спешите… Мне необходимо беседовать с очень важным лицом, почти министром.
Ярцев взял верстку и молча вышел из кабинета, едва не столкнувшись в дверях с потным краснолицым японцем в военной форме, уверенно направлявшимся к директору. Имада, неожиданно изменив своим важным европейским манерам, приветствовал вошедшего офицера по-японски глубоким поклоном с подогнутыми коленями и вежливым шипением губ.
— Какая большая снисходительность, барон!
Военный ответил таким же низким поклоном, но тотчас же гордо выпрямился, оглядел внимательно кабинет и сел в кресло. Во взоре его мелькнуло насмешливое презрение.
— Переводы коммунистической литературы приносят доход, — сказал он спокойно.
— С разрешения министерства, в интересах Японии, барон; строго научно, — ответил с достоинством Имада, любезно пододвигая гостю ящик с сигарами и фарфоровую китайскую пепельницу.
Барон закурил.
— В интересах Японии лучше бы сжечь подобные книги, — сказал он, откусывая мягкий кончик сигары и сплевывая его в пепельницу.
Имада сделал, небрежный широкий жест.
— О, я веду еще кое-какие дела… Более серьезные, — ответил он важным тоном, стараясь, по своему обыкновению, придать фразе оттенок таинственности. Но офицер, как видно, знал все его мнимые тайны достаточно хорошо. Он посмотрел на директора с тем выражением не то затаенной свирепости, не то добродушия, с каким большие и сильные псы смотрят на встречных вертлявых шпицев.
— Рыба и лес? — усмехнулся он проницательно. — Обеспеченное банкротство! Не позднее ближайших двух месяцев.
Имаде стало немного не по себе: слишком интимное знакомство барона с его финансовыми делами и неудачными рыбными спекуляциями вызвало в нем легкий испуг и настороженность. Губы его досадливо сморщились.
— Что делать! Кризис не лучше землетрясения… Стараюсь моими скромными силами не допустить этого, — вздохнул он, сразу теряя всю важность тона и беспокойно отводя взгляд в сторону дверей.
Барон Окура решительно потушил сигару, встал, звякнув оружием, с кресла и с внезапно окостеневшим лицом и мрачной пустотой взгляда прошелся по кабинету.