Кто-то внутри 2
Шрифт:
— Похоже, что ты у нас последний бойскаут, — сказал он.
— Возможно, сэр.
Он покрутил в руке мой паспорт и бросил его на стол.
— Ты хорошо подумал?
— Конечно, сэр.
— И зачем это тебе?
— Я хочу драться с узкоглазыми, сэр, — заявил я. — Вам не нужны новобранцы?
— Сегодня — как никогда, — сказал он. — Добро пожаловать в армию, сынок. Заполни вот эти бумаги и иди в ту дверь.
За «той дверью» оказалась медкомиссия, которую я прошел очень быстро. По сути ничего, кроме количества конечностей, которое
Женщина-врач задала мне пару стандартных вопросов, поинтересовалась наличием хронических болезней и поставила свою подпись на анкете, которую я заполнял до этого. Энтузиазма на ее лице не наблюдалось.
Мне не были здесь особенно рады. Я не ожидал красной ковровой дорожки и духового оркестра, но царящее здесь уныние меня настораживало. Похоже, что они получили какие-то новости с фронта, и новости эти не были обнадеживающими.
После медосмотра меня выставили в коридор в одних трусах. Отопление в здании не работало или почти не работало, и я собрался уже было одеваться, когда меня позвали в соседний кабинет, и, оценив на глаз мои размеры, выдали мне комплект формы. Он оказался на пару размеров больше, чем нужно, был свежепостиран, а еще в районе груди обнаружились дырки от пуль.
— Ботинки можешь оставить свои, — сказал мне каптёрщик. — С обувью у нас проблема.
— Да, сэр.
— Я никакой не «сэр», — сказал он. — И вообще, вали с моих глаз, идиот.
Я просунул пальцы в дырку.
— Могу я попросить у вас нитку и иголку?
— В части зашьешь, — сказал он. — Если доедешь до нее живым.
Переодевшись и пройдя все инстанции, я вернулся в холл и доложился капитану. Он выдвинул ящик стола и выложил на стол мой паспорт.
— Ладно, сынок, — сказал он. — Сейчас у тебя есть последний шанс передумать. Я буду смотреть в ту сторону, и если ты быстро схватишь свои документы, выбежишь в дверь, отправишься в порт и найдешь себе место на борту любого судна, движущегося подальше отсюда, я не сумею тебя остановить.
— Ничего подобного я делать не собираюсь, сэр.
— Зря, — сказал он. — Помяни мое слово, зря. Еще неделю назад я был бы рад твоему визиту, но ситуация на фронте меняется. Узкоглазые рвутся вперед, и у нас нет времени, чтобы отправить тебя в учебку, после которой у тебя были бы хоть какие-то шансы выжить. Через пару дней ты окажешься на фронте, — при этих его словах я внутренне возликовал. — Но, откровенно говоря, я не думаю, что твое присутствие там что-то изменит.
Он помахал своим протезом.
— Мне тошно отправлять тебя туда, куда не могу попасть я сам, — сказал капитан. — Удачи тебе, сынок.
— Я не верю в удачу, сэр. Я верю в хорошую подготовку.
— Ты говоришь правильные слова, но в неправильное время, — сказал он, нажимая кнопку на столе. Боковая дверь открылась, и из нее вышел парень моего возраста, одетый в такую же форму, как и я, только вот у него было оружие. — Рядовой проводит тебя к остальным.
Остальных
Троим было глубоко за пятьдесят, одному едва ли исполнилось двадцать, и он был тощ, как щепка, носил очки, постоянно их поправляя, и у меня возникали сомнения, сможет ли он вообще поднять автомат. Пятому было лет тридцать, и он выглядел как человек, только начавший выходить из недельного запоя.
Нас оставили ожидать своей участи в бывшем конторском помещении, из которого вынесли всю конторскую мебель. А может быть, тоже пустили на дрова.
На окнах здесь были решетки, а на полу лежало несколько матрасов. За хлипкой, наспех сбитой из фанеры перегородкой, находился санузел.
Здесь тоже было холодно, почти как на улице, но Сэм позаботился о том, чтобы я не замерз.
Я присел на один из матрасов.
— Гийом, — представился пьяница.
— Франсуа.
— Где тебя загребли?
— Нигде. Я пришел сам.
— А, сумасшедший, — сказал он. — Надо же, а похож на человека, так сразу и не скажешь… Значит, вас теперь таких двое.
— Вот как?
— Я тоже доброволец, — сказал субтильный юноша в очках. — Меня зовут Филипп.
— Франсуа, — мы пожали друг другу руки. — Сколько вы уже тут сидите?
— Я со вчерашнего дня, — сказал Филипп.
— А я уже трое суток тут торчу, — сказал Гийом. — И когда меня сюда притащили, здесь никого не было. Думаю, они должны довести количество бедолаг хотя бы до десятка перед тем, как отправят нас на бойню.
— Вижу, ты довольно пессимистично настроен, — сказал я.
— Оптимистов перебили еще при прошлом наступлении, — сказал Гийом. — В этой войне у нас нет шансов. Узкоглазые захватили весь мир, с чего кто-то решил, что мы здесь можем выстоять?
Положа руку на сердце, я не ожидал, что в местной армии меня будут ждать настолько упаднические настроения. Если в боевых частях дела обстоят не лучше, то много они не навоюют. Вообще непонятно, как им удалось продержаться так долго.
Теория о вмешательстве извне начинала обрастать плотью. Но если у них там, почти у самой линии боестолкновения, находится стабильная червоточина, как им, черт побери, удается удержать это в тайне?
Или это секрет Полишинеля и всем, кроме меня, об этом давно известно?
— Мы — последний оплот свободы, — заявил Филипп. — И даже если нам суждено погибнуть, мы погибнем свободными людьми.
— Буду держаться от тебя подальше, — сказал Гийом, показушно отодвинувшись от него на пару сантиметров. — Вдруг это заразно.
Старшее поколение «добровольцев» не принимало участия в беседе. Они держались вместе, и было похоже, что всех вместе их сюда и доставили. Как я узнал позже, они работали в одной мастерской, еле сводящей концы с концами, и когда она окончательно обанкротилась, вместе с ней пропала и выданная ее работникам бронь.