Кто убил Ангела
Шрифт:
Яков сорвался на крик, схватил опустевшую бутылку и со всей силы бросил в стену: кабинет наполнился острым звуком бьющегося стекла. Казалось, сама реальность пошла тонкой паутиной трещин. Перед взором мужчин пронеслась череда странных образов: дамы со страусовыми веерами, горящие красные глаза на фарфоровом кукольном лице, росчерк пламенеющих капель крови.
– Чертовщина какая-то! – Сан Саныч потряс головой. – Никогда больше не буду пить спирт с утра в психушке. Вы как? Можете продолжать разговор? Профессор лишь понуро кивнул. Вспышка ярости и алкоголь лишили его последних сил. «Вот теперь-то точно надо брать тёпленьким» – опыт подсказывал, что сейчас доктор не способен врать и
Так и вышло: Яков Семёнович сбивчиво и путаясь в словах, но всё же ответил на вопросы Павлова, после чего, при помощи оперативника Серёги, был отправлен домой. Погрузив осоловевшего профессора в служебный автомобиль, следователь наказал Сергею доставить пьяного до кровати, уложить спать, поставить рядом тазик и стакан воды… а заодно посмотреть, понюхать, чем живёт главврач.
Петров никогда не мечтал работать в милиции. С самого детства он был хулиганистым заводилой, «без царя в голове» – как говаривала строгая классная руководительница. В школе долговязого веснушчатого Серёгу ценил и любили не только сверстники, но и учителя. Парень был добродушным, готовым снять последнюю рубаху ради ближнего, но упаси бог, вывести его из себя. Учёба давалась ему легко, только вот времени на домашнее задание не было: приходилось с ранних лет крутиться и подрабатывать, чтобы помочь матери, тяжело перенесшей инсульт.
Столкнувшись с нуждой и безденежьем, Серёга всё же ни разу не прибегнул незаконным способам заработка, хотя вариантов было много. Поэтому приходилось разгружать вагоны, торговать в ларьках, быть грузчиком и разнорабочим. Работы Петров не боялся, в коллектив вливался легко, несмотря на юный возраст. Уже став оперативником, он осознал, насколько ценной является школа жизни, которую прошёл. Хорошая физическая форма, умение найти общий язык, старые связи и знакомства – всё это пригодилось на службе.
– Серёг, чего смурной такой?
– Вот, Женя, ты-то мне и нужен! Давай прокатимся, профессуру домой отвезём, заодно посмотрим, что там к чему. Они с Санычем накидались, нашему-то что будет, а тут человек с тонкой душевной организацией, на ногах не стоит.
– Я вообще-то столовку искал, есть хочется зверски, может один управишься?
– Это не просьба! По пути поешь, на въезде беляш тебе куплю.
– Два! И кофе.
Возле дома опера с трудом растолкали Дашковского.
– Ваш благородь, приехали! Глазки открываем, ключик от квартиры ищем! – Петров потряс ничего не понимающего Якова за плечо.
– Вы кто?
– Ну вот, снова-здорово, знакомились ведь уже! Я – Сергей, оперативный сотрудник. Меня Сан Саныч, следователь, сказал доставить вас до квартиры, а приказ начальства надо выполнять.
Совместными усилиями тело Дашковского было уложено на постель. Сердобольный Петров на прикроватной тумбочке оставил стакан воды и понимающе вздохнул: «Спи, профессура, утром тебе пригодится». Зайдя в гостиную, Серёга застал коллегу хлебающим хозяйский виски прямо из горла.
– Женя, ты охренел?!
– Да ладно тебе! – мужчина закашлялся и тоскливо посмотрел на бутылку, убирая её в шкаф. – Жалко что ли? У него там таких десятки, даже незаметно, что я отпил. Хочешь, водой разбавлю, чтоб не видно было? Я такого виски себе никогда не смогу позволить.
– Не прибедняйся мне! Думаешь, я не знаю, как ты узбеков на рынке своём кошмаришь? Смотри, хоть одна жалоба и вылетишь сразу. А теперь давай работать: Саныч сказал посмотреть, как наш подопечный живёт. Иди лучше на кухню, не хочу тебя наедине с баром оставлять.
– Так точно! Дядя Стёпа-милиционер…
Александр боролся с алкогольным опьянением и неожиданной
Придётся допрашивать всех по второму кругу – от одной этой мысли виски стянуло цепкими щупальцами боли. Нужно ещё кофе, а заодно будет повод поболтать со сплетницей Верочкой. Её и допрашивать не нужно, сама всё расскажет, но диктофон лучше включить – выпитый спирт ещё затормаживал работу мысли.
Сан Саныч блаженствовал: руку приятно согревала тяжелая кружка крепкого чая (кофе уже не лез в глотку), взгляд радовал изгиб женской ножки, игриво виднеющейся в разрезе медицинского халатика, головная боль свернулась клубком, как змея, загипнотизированная опытным заклинателем.
А речь Верочки лилась ручейком, убаюкивая и расслабляя – хорошо, что диктофон включен.
– Вот зря вы, Александр Александрович о наших пациентах так пренебрежительно говорите. А они – люди, причём, люди несчастные, нуждающиеся в заботе. Страшно, что некоторые из них догадываются или знают, что больны и очень от этого страдают. Мой дедушка был сумасшедшим. Однажды, когда он почувствовал, что обострение близко, то попытался покончить с собой. Потом сказал, что мёртвым стать не страшно, страшно – быть не в себе. Я из-за него и пошла в медицинский, знала, кем хочу работать. Мои однокурсницы сейчас больше по элитным клиникам, а я – здесь. И, не поверите, абсолютно счастлива.
– Верочка, вы – святая, вы – Мать Тереза!
– Нет уж, увольте! Вы про Мать Терезу, наверное, ещё где-нибудь в учебниках читали, а с ней не всё так понятно. На самом деле, вредная тётка была, почти садистка, ещё и благой целью прикрывалась. Тяжело больным не давала обезболивающих, говорила, что только воля Всевышнего избавит от мучений. Вот прям как наша Зина: вроде и хорошее что-то делает, но сумасшедших ненавидит – на её дочь напал один такой несколько лет назад – вот теперь она над ними и издевается: пока никто не видит и ударить может, и лекарство нужное не дать. Это она нашему дворнику Алёшеньке сказала, что Ангелина не на небо улетела, а умерла, что труп закапают в гробу и его съедят черви. Вот как так можно? Он – ребёнок совсем, таким на всю жизнь и останется. Его сестра старшая в больницу сдала, когда совсем юный был, видите ли, мешал ей с новым мужем жить спокойно. Алёшенька безобидный, а она написала, что боится с ним проживать под одной крышей, мол напал на мужа её с ножом, а Яков Семёнович не поверил, оставил бедолагу в больницу дворником работать. И крыша над головой, и какая-никакая зарплата, да и под присмотром всегда. У нас же тут усадьба старинная, несколько корпусов, вот один из них профессор под общежитие нам выбил, так и живем на работе! – Верочка заливисто рассмеялась, будто соловушка запел.