Кубанский шлях
Шрифт:
Рильке, так и не напившись воды, снова опрокинулся на кровать и закрыл глаза. Но тут скрипнула дверь, пригибая голову, в хату вошёл хозяин квартиры, могучий старик, и тонким для такой фигуры голосом пискнул:
– Дохтур, за Вами приехали, из станицы. У ихнего атамана жена рожаеть, повитуха боится принимать роды - больно гневливый атаман-то. Вот, велели Вас обеспокоить, и хваэтон прислали.
– Выйди, я сейчас, - проговорил Рильке, спешно вставая с постели. "У атамана? Зерр гуд. Похмелюсь как раз, а даст денег атаман за труды, может быть, за квартиру заплачу", - так удачно сложились мысли в его тяжёлой голове, что даже стало легче. Рильке хлебнул воды и выпрямился.
– Айн момент, айн момент, - суетливо приговаривал он, в поисках костюма для выезда. Прислуга разбежалась. Кто ж будет бесплатно работать? И он сам, стеная и кряхтя, начал натягивать чулки и панталоны. В дверь постучали.
– Да иду, иду, - раздражённо воскликнул Рильке, застёгивая сюртук. С трудом нагнулся и достал из-под кровати саквояж с лекарскими принадлежностями. Смотреть в него не стал. Всё давно подготовлено в ожидании пациентов, которых, увы, так долго не было.
Лекарь, накинув тёплый плащ, вышел на улицу. Было морозно, мела пороша, присыпая стылые кочки и грязь. На месте кучера сидел парнишка лет пятнадцати и нетерпеливо поглядывал по сторонам. Старый казак подсадил доктора на ступеньку фаэтона, мальчишка свистнул, лошадь тронулась и вскоре перешла на рысь.
Часа через полтора конь остановился в центре станицы перед парадным крыльцом крепкого каменного дома. Рильке встретил сам хозяин и торопливо проводил в мыльню. Там всё было готово к приезду доктора. Роды-то не первые, слава Богу. Прошлой осенью у атамановой жены повитуха приняла девочку, но та и месяца не прожила. Родители разгневались на бабку, но горевали недолго. Как говорят эти смешные русские: "Бог дал - Бог взял". И вот он, ещё ребёнок! На этот раз атаман отказался от помощи повитухи и позвал настоящего доктора, его, Клауса Рильке.
О! Воды приготовили. В ряд стояли чугунки разных размеров с горячей и холодной водой, лежала стопка пелен и полотенец. Удалив мужчин из помещения, Рильке помыл руки и только приготовился ко вспоможению, как роженица истошно взревела и произвела на свет здоровенького младенца мужского пола. Рильке завязал пуповину, обработал ранку и, оставив мамашу и чадо на баб, вышел к атаману, которому успели уже сообщить о благополучном разрешении от бремени его супруги.
– Сын! Наследник! Наконец-то!- радостно воскликнул атаман и с благодарностью вручил доктору вышитый шёлком кошель.
– Можете не пересчитывать - три рубля серебром. Как-никак, первый сын!
– провозгласил он.
– Пожалуйте к столу!
Рильке был доволен щедростью хозяина. "Целое состояние! На всё хватит, - думал он, - да ещё выпью-закушу вдоволь".
Атаман расстарался на радостях: стол был великолепный. О, майн Гот! Вино белое и красное, настойки, хмельное пиво, хлебный квас! А ещё уха севрюжья, балык осетровый, икра чёрная, свиные рёбрышки с капустой, пироги.... У Клауса глаза разбегались от такого обилия напитков и кушаний, вкус которых он начинал забывать. И он отведал всё. Тем более и сам хозяин не отставал от него. Начали подходить ещё гости, но Рильке уже был готов. В фаэтон слуги внесли его. У ног поместили плетёную корзину с провизией. Рядом на сидение поставили его саквояж.
"Бывают и в этой жизни хорошие дни", - подумал с удовлетворением Рильке, погружаясь в счастливый сон. И уже во сне он увидел себя молодым, красивым, с едва пробивающимися усиками на балу. Вокруг щебечут барышни, звучит музыка....
Проснулся он от резкой боли в голове. Будто его ударили по ней чем-то тяжёлым. Потом почувствовал, что на него натягивают что-то вроде мешка. Рильке услышал незнакомую речь и попытался сопротивляться.
Сидючи в сарае с двумя пленными, Рильке молчит. О чём говорить? Если солдаты, верные присяге, честно сражались, то ему, пьяному, - мешок на голову.... А не пил бы, этого не было. А если бы совсем не брал в рот вина, жил бы себе в Санкт-Петербурге уважаемым доктором, богатым, женатым, с детьми. Здесь же ни одна душа его не пожалеет. Разве что пёс, который лижет ему руки. Ну, ничего, всё равно убежит. И уж больше никогда не возьмёт в рот вина.
К черкесам Клаус Рильке попал не сразу. Его долго таскали по степи за собой ногайцы, пока не собрали ещё два десятка таких же, как он: одних украли, других взяли в плен, чтобы продать туркам. Но черкесы отбили пленников, намереваясь получить выкуп за несчастных от их родственников или начальников.
Колодки трут ноги. Поначалу ему их не надевали. Однако прошлой осенью Рильке кинулся в побег, но только до плавней и успел добраться, как его поймали. Сильно избил его тогда хозяин и велел закрыть в крепкие, из тиса, колодки. И он с утра до вечера, еле волоча ноги, управляется по двору. Солдат летом гоняют в огород и на пастбища, зимой на скотный двор, но Рильке ничего не умеет делать, вот и подметает перед унэ или разгребает снег. Хозяин велел ему написать письмо атаману той самой станицы, где он принимал роды, чтобы дал за него выкуп. Рильке написал, хотя знает, что его не станут выкупать. Но пока хозяин ждёт ответа, он постарается убежать, ещё до того, как он поймёт, что ничего не получит. Но теперь совершить побег будет гораздо труднее, чем в первый раз: следят за ним строже, да и колодки мешают передвигаться. Хорошо хоть в яму не посадили. В соседнем дворе четверо сидят в глубоком колодце безвылазно.
Вышел во двор Дудай.
– Эй, хромоногий, отгреби снег от дверей!
– Уже!
– Опять нападало. Греби, гяур, говорю! Дармоед!
Хозяин не переносил, когда Рильке находился без дела. В прежней жизни Клаус никогда не обременял себя физическим трудом. Даже будучи в бедственном положении, он пытался держать прислугу. Но об этом надо забыть. Сейчас он бесправнее любого раба Дудая, который трудится на него с рассвета и до поздней ночи. И если бы не надежда хозяина на выкуп, Рильке давно бы уже лежать в могиле без последнего причастия.
У Дудая живёт его племянник, которого Рильке лечит. Когда самого хозяина нет дома, подросток отмыкает колодки и даёт возможность лекарю размять ноги, досыта поесть и поспать. Рильке благодарен ему за это. Они друг друга мало понимают, однако пленник массирует мальчишке сохнущую руку. Недавно пальцы больной руки стали шевелиться, и у Клауса Рильке появилась надежда на помощь благодарного мальчика в подготовке побега. Пусть слабая надежда, но поддерживающая его никчёмную жизнь.
На улице довольно холодно. Без рукавиц закоченели руки, и Клаус вошёл в сарай, который для пленников к зиме слегка утеплили и к стене прилепили очаг. Но топить его можно было только один раз, вечером. Рильке едва протянул руки к ещё неостывшей печи, как услышал голос хозяина:
– Выходи, гяур! Вот и ты, бездельник, кому-то нужен. Может, найдутся на тебя глупцы и выкупят.
Дудай отомкнул колодки, позвал племянника и велел ему сопроводить лекаря в кунацкую к Мусе. По дороге Клаус гадал, кому он понадобился, но ни одна догадка не приходила в голову. Преодолевая снежные завалы в переходах между усадьбами, вошли в чистый просторный двор Мусы. Возле кунацкой стоял Инал и махал им рукой.
– Сюда! Сюда! Вас ждут!
В доме пленник увидел двух одетых по-русски людей.