Куда летит "Эскорт"
Шрифт:
— «Роджер» перепад, — отозвался пилот и увеличил подачу напряжения на третью капсулу. Вряд ли он разделял ход мыслей Степана, но и предосудительного в таком эксперименте, должно быть, не находил: спящий в третьей капсуле медик Раиса ничего не заметит, а бодрствующему технику будет развлечение. Вот только, отвечать по флотскому уставу полагалось «Так точно», а по коммерческому — «Вас понял». «Роджер» было самодеятельностью. Возможно, пилот хотел сделать Степану приятное, но тот за конфузом не заметил, разве что человеческое подсознание привычно среагировало на знакомый радиожаргон, и техник затянул свою любимую детскую песенку: «She'll be driving six white horses when she comes…»
Повторяющиеся
Пилот терпеливо слушал. По прибытию таинственной незнакомки, о которой повествовала песенка, Степан сотоварищи собирались выйди ей навстречу, и снова выйти, и снова навстречу…
До знакомства с Коршаком с данным подразделом американского фольклора пилот не сталкивался, да и Степан запел в открытую далеко не сразу, только когда заснула капитан. Потому что Чикита Ким английский язык на борту не жаловала. Не будучи по уставу вверенного ей средства передвижения ограничена никакими субординационными обстоятельствами, она имела полное право выбора языка командного общения, и она выбрала русский. Интересно, почему? По соображениям техника, к славянскому этносу отношения она не имела никакого.
Секта «Ли Сяолун», адептом которой являлась капитан, была модной. Костяк её составляли монголоиды, проповедующие некую разновидность монотеизма, а также принципы силы, как духовной, так и физической. Конечно, их религиозные практики и медитативные способы поддержания физического здоровья могли — теоретически! — иметь к русскому языку некоторое косвенное отношение, но, скорее всего, выбор языка был всего лишь очередным чудачеством Чикиты.
Со Степаном всё было проще. С одной стороны, Коршаку повезло родиться в американской семье с польскими корнями. Повезло в том, что с польскими, иначе дорога в эту научно-исследовательскую экспедицию была бы ему заказана. Потому что — и тут вступает в игру «с другой стороны» — парень был серьезно подлатан. Из человеческого у него осталась только голова с веснушками и половина корпуса. Процентное соотношение протезов к физиологии в его случае настолько превышало допуски международной конвенции роботизации, что медики отказались ставить ему лингвистический имплантат, и парню приходилось бороться с языковым барьером самостоятельно. В силу славянских корней и хорошей памяти выходило это у него совсем неплохо, но родной язык всё равно изредка вырывался на волю, благо автопилотам не присуща раздражительность, как капитанам.
«She'll be coming around the mountain when she comes».
«Она объедет эту гору по пути». И снова «объедет» и снова «по пути»…
Степан пошевелил коленом и ругнулся на взвизгнувшие соединительные узлы: «Чтоб тебе!».
Протезы его ног и рук были задуманы не только как функциональные принадлежности, но и как крутые игрушки. Почти все их движения сопровождались специально разработанными для этой цели «звуками движения робота». Об этом много писали и говорили. Парням нравилось. Но сам Коршак, в отличие от основного пласта молодых ветеранов, давно и громко мечтал вслух, иногда и нецензурно, чтобы эта функция поскорее вышла из строя. Работают же сердце и легкие совершенно беззвучно!
Может, посоветоваться с пилотом? Раз уж его величество интегрированный искусственный интеллект контролирует все бортовые механизмы, он и до звуковой карты Степановых протезов должен суметь добраться. Степан улыбнулся. Обстановка на борту к особой вере в искусственный интеллект не располагала. Новые хозяева корабля, а с ними и команда сопровождения груза, не сговариваясь, отнеслись к пилоту как к военному пенсионеру, комиссованному по болезни, и не ожидали от него многого.
Сам
«Она объедет эту гору по пути…»
Раз уж новая жизнь техника предполагала постоянное музыкальное сопровождение в виде неизменного поскрипывания собственных конечностей, то почему бы ему им не подпеть? По крайней мере, так веселее копаться в ячейке с инструментами и рассуждать о превратностях своей судьбы. Почему, спрашивается, люди относятся к заменённым частям тела, как к разновидности уродства? Почему стесняются о них говорить? Вот бы подискутировать на эту тему с Прохором, он-то вообще железяка! Но время для откровений с пилотом ещё не настало. Для формирования привычки делиться личными проблемами с машиной — Степан очень надеялся! — человеку требуется более длительный срок одиночества.
— Проха! — позвал он наверх и замолчал. Он не позволил бы себе новых проколов, здесь было другое — непослушная буква «р» не любила много разных слов, в том числе позывной «Прохор». Но замолчал Степан не поэтому. Отчасти это было сделано для того, чтобы точнее сформулировать вопрос, а отчасти — и от немалой — с тем, чтобы спровоцировать пилота на очередное нарушение устава. Дело оказалось не безнадёжным — пилот им попался любопытный и границами иногда пренебрегал. По прикидкам Коршака они недавно вышли на счёт девять-два в пользу техника.
— Я вас слушаю, Стефан, — сдался пилот. Это было не по уставу точно так же, как и «роджер», которого Коршак не заметил, но сейчас парень довольно хмыкнул и мысленно заменил девятку на десятку.
— Я тут подумал, Проха, — протянул он удовлетворённо, — а не побеседовать ли нам с вами начистоту?
— Рад служить, Стефан, — ровно ответил пилот. — Какие темы вы предпочитаете для беседы? — Вопрос привычно пронёсся где-то под потолком волнами приятного баритона. Динамики были рядом, до них можно было дотянуться, но иллюзия «небесного гласа», тем не менее, была полной. Степан инстинктивно поднял голову вверх, адресуя ответ туда же:
— О…! Самые разнообразные! — его губы снова растянулись в улыбке, правда, потерявшей торжественность. — В настоящий момент меня занимает вопрос о том, почему ваши, Проха, индивидуальные тесты граничат, а общие — нет?!
Когда техник волновался, его веснушки разгорались ярче обычного, отчего лицо его делалось лучистым и ужасно добрым. Он об этом знал и с нетерпением ждал, когда перерастёт. Чего он не знал, так это того, что ему совершенно не нужно было задирать голову вверх. По-своему пилот видел и слышал каждой клеточкой корпуса корабля, в том числе и задней стенкой ящика с инструментами, где копался сейчас Коршак, но подсказывать технику он не стал. У машин свои правила хорошего тона по отношению к людям.
— Все бортовые системы работают нормально, Стефан, и я сожалею о том, что результаты анализов внешней диагностики доставляют вам переживания, — протянул пилот и Степан скривился. Сожалеет он! А у самого никакого сожаления в голосе! Сплошной покровительственный позитив. Коршак терпеть не мог эту манеру излишнего добродушия. Так говорят с душевнобольными. Или с пятилетними детьми. Нормального взрослого человека такой тон просто не может не раздражать!
— Эх… Прекрасная погода сегодня, не правда ли?! — выкрикнул он в потолок и снова нырнул носом в инструменты. Там, в носу, ужасно чесалось: «Скотина электронная! Всё равно тебя сделаю!»