Куда уж хуже. Реквием заговорщикам
Шрифт:
– А то, что – если я вообще что-нибудь понимаю в нашем деле – Мышкин умер или его убили сразу же после вскрытия. Вот посмотри на число: когда делали вскрытие?
– 5 мая 1996 года.
– А Мышкина не стало в живых 6-го или 7-го. Проверь.
Я достала сигарету и закурила.
Мысль о том, что Рюрика нет в живых, поразила меня. Конечно, Роман Юрьевич Радкевич: Р Ю Р. Рюр. Рюрик. Не слабо. Я всегда знала, что у больных, но амбициозных и склонных к переоценке собственного «я» людей – тяжелая жизнь. Они постоянно находятся в борьбе. Рисуют себе вымышленный
– Ты что, заснула?
– Нет, задумалась.
– Это невероятно, но Мышкин вскрыл себе вены в ванне… 7 мая 1996 года.
– Что и требовалось доказать. И еще, ты не мог бы мне дать его адрес?
– Кого, Мышкина?
– Нет, Рюри… Романа Юрьевича Радкевича.
– Да на вот тебе все бумаги, здесь все есть. Мои люди хорошо поработали.
Намек был понят. Я достала еще пятьсот долларов и вручила ему.
– Спасибо. Надеюсь, что в твоем кабинете не установлены камеры и подслушивающие устройства… А то еще упекут за взятку.
– Установлены-то установлены, да вышли из строя… а денег на новое оборудование нет.
– Знакомая песня. Спасибо.
– Если будут какие проблемы – звони. Всегда поможем.
В этом я как раз и не сомневалась.
– Куда? – спросил Сергей. Он спал в мое отсутствие. Завидую людям, которые умеют восстанавливать силы по ходу дела.
– Домой. Проголодалась. Или постой, останови здесь… – Я забежала в телефонную кабинку и позвонила по номеру, который мне оставил Павел.
– Павел? Мне нужно срочно вернуться в Тарасов. Это очень важно.
– Стой, ненормальная, я поеду с тобой…
– Тогда встретимся в пять на Павелецком. Купи билеты. Там будет проходящий, мне не до комфорта. Время не терпит. Перекуси по дороге.
Вернувшись домой, я обнаружила, что Маша исчезла. Катя встретила меня с неизменной улыбкой. Ее, похоже, никакими гипнозами и потрясениями не проймешь. Плита и кастрюли – ее стихия.
– Где Маша?
– За ней приехал ее папа, и они уехали.
– Куда, не знаешь?
– Нет. Наверно, сначала на московскую квартиру, а потом – не знаю… Главное, что она как его увидела, так сразу успокоилась. Обняла… – Я заметила на Катиных щеках две слезинки. Она будет скучать.
– Это хорошие новости. А где Андрей?
– Спит. Пообедал и спит.
Еще один счастливчик. Думаю, что они с Катей успели не только пообедать вместе.
– А что сегодня на обед?
Если бы у меня было время, я бы, конечно же, съездила на квартиру Рюрика и взглянула на обитель, где зарождались его безумные идеи по переустройству России. Но надо было спешить на поезд. Единственное, что я успела, это принять ванну и переодеться в приличный дорожный костюм «цвета пыли», как я его называла. Все-таки Павел почти не видел меня в нормальной одежде, все больше шорты да джинсы. Катя помогла мне уложить волосы, погладила костюм и даже протерла и без того чистые туфли.
– От обуви очень многое зависит, – назидательным тоном
Павел ждал меня возле щита с табло, как раз там, где я и предполагала его встретить.
– Что на этот раз взбрело тебе в голову?
– Я пока не могу сказать. Все может провалиться, но вдруг да получится.
– Послушай, я взрослый человек, я должен знать, зачем еду с тобой в Тарасов, если до первого августа осталась лишь пара дней.
– Ты только что сам ответил на мой вопрос. Ты сказал С ТОБОЙ. Кстати, ты кому-нибудь что-нибудь сообщил о готовящемся перевороте? – Я поймала себя на том, что говорю об этом таким обычным тоном. А ведь сейчас только от МЕНЯ зависело… Я не хотела даже думать об этом.
– Все это недоказуемо. Я узнавал – в Нагорном действительно есть военный аэродром. Все законно. Все на учете.
– Да, только твои информаторы не знают, в какую сторону вылетят эти самолеты и куда направят стволы своих автоматов солдаты… Пошли, уже началась посадка…
– Ты мне так ничего и не скажешь?
– Нет. Или ты едешь, или нет. Если нет, то дай мне мой билет, а сам можешь отправляться куда угодно. Мне некогда. – Я быстрым шагом направилась в сторону поезда. Конечно же, он догнал меня и пошел рядом. «Господи, сделай так, чтобы все получилось!»
Дорога окончательно вымотала меня. Мы ехали в проходящем алма-атинском поезде, в плацкартном вагоне. Духота, вонь, грязь. Мы очень скоро перешли в вагон-ресторан, заказали холодных фруктов и большую часть времени проболтали о всяких пустяках. Мне не хотелось говорить о деле, потому что я боялась, что не выдержу и проболтаюсь. Ночью я, прижав к груди сумку с деньгами, пистолетом и прочими необходимыми мне вещами, с которыми я не расставалась ни при каких обстоятельствах, мучилась от ощущения нечистоты и духоты. Волглые синеватые простыни были просто отвратительны. Павел спал на верхней полке, где было еще жарче.
Наконец я не выдержала, встала, одернула юбку и, взглянув на мирно храпящих вокруг пассажиров, распространяющих тяжелый запах задыхающихся от жары человеческих тел, похлопала спящего Павла по спине. Он тотчас проснулся и повернулся ко мне лицом:
– Ты чего?
– Мне противно. Я не могу спать в этом свинюшнике. Пойдем отсюда, а? Покурим в тамбуре. У меня в пакете есть еще виноград и персики. Я задыхаюсь. Это же – как газовая камера.
Он, ни слова не говоря, оделся, спустился, и мы с ним вышли из нашего отсека, прошли несколько метров, открыли дверь и уже через несколько минут стояли в продуваемом, прохладном тамбуре и курили.