Кукла старого Адама
Шрифт:
– Я свяжусь с вами чуть позже, – быстро проговорил Александр Нил-Гендель и отключился от связи.
Глава 8
Стася так растерялась, когда мать на них закричала, что молча развернулась, схватила брата за руку и увела в их комнату. Пожалуй, такой злой она видела мать впервые. Впрочем, и все, что происходило недавно в их квартире, было впервые и больше напоминало кадры из детективного сериала: полный коридор ментов, понятых и явно растерявшийся отец. Точно не преступник, решила Стася, успокаивая себя. Иначе почему он так спокоен, если убил эту Анну?
Позже, когда отца увели,
Стася, закрыв за ней дверь, почувствовала голод: так случалось всегда, когда она волновалась непонятно из-за чего. То есть не могла понять причину. Когда вроде умом понимаешь, что ничего страшного, а… страшно.
На запах яичницы пришел на кухню Андрейка, Стася разложила еду по тарелкам, нажала кнопку электрического чайника. И тут ее прорвало – брат ел, она же не только пересказывала то, что услышала, но и вставляла свои комментарии. Остановило то, что Андрей, как ей показалось, слушает ее недостаточно внимательно.
– Тебе неинтересно? Что сидишь, как истукан, скажи что-нибудь! – разозлилась она, а он спокойно ответил:
– Суть уловил, зачем понапрасну тратиться на эмоции? От меня что-то зависит?
Он ушел в ванную комнату, она же, обозвав брата бесчувственным чурбаном, быстро проглотила остывшую яичницу и запила холодным чаем. А для себя решила, что оснований, чтобы пропустить школу, более чем достаточно. Если содержание подслушанного разговора родителей вызвало лишь интерес, то арест отца уже легкую панику. В его невиновности она не сомневалась, но мало ли что с ним сделают там, в камере. Всякий уголовный сброд во главе с паханом, или как его там называют… в хате? Воровская терминология представлялась ей смутно, по отдельным словечкам, услышанным случайно. Стася детективы смотреть любила, но больше по романам Агаты Кристи, которую обожала. Логику классики понять было легче, смотрела она фильмы в оригинале, без перевода, чтобы слушать английскую речь, успевая вникать в смысл происходящего на экране.
И никогда не думала, что хоть какие-то расследования коснутся ее саму. Ну, ладно, не ее лично, но членов семьи. Точнее – незнакомой ей бабушки Анны, вроде как умершей в далеком девяносто втором году, но оказавшейся живой, а по-настоящему уже убитой вчера. Да… звучит как бред. Но в том-то и загадка – почему тогда не умерла, зачем и кому понадобилось ее убивать… повторно. И загадка номер два: ну, умерла так умерла – воскресла зачем? У Агаты Кристи всегда как-то по ходу расследования образуется ближний круг подозреваемых. А у бабушки Анны какой круг? Родная сестра Катерина – раз. Дочь Варвара, то есть Стасина мама – два. И их родственники – племянница бабушки Дарья, ее муж Варлей, их дети – Вероника и Максим. Далее – муж дочери Варвары Иван Одинцов и она, Стася, да брат Андрейка. И кому из этого круга есть смыл ее убивать? Все уверены были, что она давно мертва. Кто знал, что жива? Только отец Стаси Иван Одинцов. Ну, потом и Родион Варлей узнал, и мама. Но это – потом, когда уже… Получается, следователь Строков отца правильно арестовал?! Как единственного, кто мог… Но он не мог! Отец даже пауков не трогает, хотя Стася их ужас как боится.
Единственная возможность доказать, что отец ни при чем, – найти того, кому выгодна смерть бабушки. Или того, кто опасался, что она что-то расскажет. Какую-то тайну.
«А почему я решила на все сто, что тайна старая? Может быть, бабуля совсем недавно стала свидетелем чего-то страшного? Убийства, например. Если она приехала из другого города или даже страны, то явно хотела здесь спрятаться. Но почему же тогда сразу к нам не пришла? Мы бы ее не выгнали. Зачем к отцу подкатывала? Не к маме? А могла, в принципе, сразу к сестре родной в Германию», – так рассуждала Стася, а сама в это время убрала посуду в мойку, умылась вслед за братом, даже вымыла голову. Когда она открыла дверь их комнаты, то удивленно замерла на пороге: Андрейка спокойно собирал рюкзак.
– Ты что, в школу собираешься? – спросила она.
– Да. У меня олимпиада по математике, пропускать не хочу.
– А как же отец? Его же арестовали! Тебе совсем пофиг? – возмутилась Стася.
– Не пофиг. Но я помочь ему ничем не могу. Да и ты тоже. К тому же мама просила предупредить директрису, что сегодня не придет. Сознайся, ты просто решила прогулять.
– Не тебя просила! А меня, – огрызнулась она, в душе признавая его правоту.
– Так ты ж сидишь дома. Придется мне. Ну, я пошел.
Как он ее бесил, младший братец! Особенно в последнее время. Этим своим спокойствием, рассудительностью и уверенностью в своей правоте. Он всегда просчитывал возможные последствия, прежде чем что-то сделать. Сначала думал, прежде чем что-то сказать. Андрей был правильным и умным до тошноты, можно было подумать, что ему не одиннадцать лет, а все сто одиннадцать. Казалось, старший – он, а не Стася.
Щелкнул замок входной двери, она по привычке проверила, выключил ли Андрей утюг (каждое утро сам наглаживал себе форменные брюки!), убрала гладильную доску в кладовую и распахнула настежь окно. Стася была «жаркой» в отца, брат же всегда мерз, как мама.
«Господи, как же я хочу свою отдельную комнату!» – подумала она с досадой, пробираясь по узкому проходу между письменным столом и книжным шкафом к себе в закуток. Убожество существования в такой тесноте тоже бесило.
Ее в последнее время пугали часто возникающие без видимой причины вспышки безумного гнева. Становилось плохо до такой степени, что учащалось сердцебиение, она ртом ловила воздух, чувствуя, что вот-вот уплывет сознание. Не слушались руки: пальцы становились ледяными, она не могла удержать даже карандаш – он выкатывался из ладони на стол. Замерев, она следила за ним взглядом, дальше тот падал на пол, а Стася боялась нагнуться и поднять его, потому что знала, что если отпустит голову, то упадет в обморок. Накатывал страх такой силы, что она крепко зажмуривала глаза. Но от этого становилось только хуже: фейерверк из цветных кругов, мерцающих звездочек и летающих клочков тонкой паутины лишал ее еще и возможности сосредоточиться и успокоиться.
Однажды такое случилось при отце, и он объяснил, что это состояние называют панической атакой. Научил, как справляться: мол, у подростков такие вспышки не редкость. Стася, конечно, сделала вид, что все поняла, но про себя решила, что не в возрасте дело, а в том, как она живет. В этой нищете, убожестве и рядом с ничем не замечательными родителями и строящим из себя гения братом. Она злилась на них, что наплодили нищету: лучше бы мать сделала аборт, тогда бы она, Стася, сейчас так не страдала.