Куколка для монстра
Шрифт:
Сейчас изгадит всю постель, вдруг с острой неприязнью подумала я, а ведь тебе надо отвечать на его объятья, иначе упустишь момент. Даже в волосах Леша запутались комья земли. От него шел удушающий запах псины, напрасно я решила, что смерть облагородила несчастное животное… Сжав зубы, я притянула голову Леща к себе и обвила руками его затылок.
– Ну, успокойся, успокойся, милый…
– Я в порядке, – выдохнул он. – Я похоронил его. За Кольцевой.
– Успокойся. Я с тобой.
– Ты никуда не уйдешь?
– Никуда.
– Даже если узнаешь то, о чем я хочу рассказать тебе?
Тем более не уйду, голубчик,
– Ты хочешь что-то рассказать мне? – Я боялась, я все еще боялась спугнуть удачу.
– Да. Если я не скажу сейчас…
– Я слушаю.
– Еще осталась водка?
– Кажется, да, – я молила Бога, чтобы водка осталась. – Но, может быть, перенесем на утро? Ты в таком состоянии…
– Я в нормальном состоянии. Просто… Просто если я сейчас не скажу, я не смогу сказать потом. Я хочу, чтобы ты знала обо мне все. Чтобы ты верила мне.
– Я верю. Я знаю о тебе все…
– Нет, не все. Я болен, – он сжал мои руки еще крепче.
– Надеюсь, не очень серьезно? – глупо сказала я. Вот они, ампулы в ванной!.. Он болен, но почему такая простая мысль не пришла мне в голову раньше? Я даже тряхнула головой от досады.
– Серьезно. Очень серьезно. Но сейчас у меня появился шанс. Я очень на это надеюсь. Иначе все бессмысленно. Я был в Свазиленде. Ты знаешь, где находится Свазиленд, девочка?
Я понятия не имела, где находится Свазиленд.
– Не знаю… Кажется, в Африке.
– Да. Крошечный прыщ на юге Африки. Я сам организовал для себя эту сопливую служебную командировку, идиот, только потому, что мало кто из русских бывал там. Тогда мне нравились саванна и плантации сахарного тростника, как у Николаев Гильена, плевать, что это на другом конце земли. Тогда мне нравились негритянки… Нет, не то, прости, я говорю чушь, я полный кретин. Еще в университете у меня была знакомая мулатка, что-то вроде первой любви с большой натяжкой. Ее звали Наташа, можешь себе представить, Наташа, цветок международного фестиваля, феерическая связь ее матери с каким-то делегатом из Ганы, Наташа из Замоскворечья. Но она так пила водку и так ругалась матом, что я даже не решился переспать с ней. Я безумно хотел ее, когда она мелькала где-то на заднем фоне, но как только она приближалась, то становилась обыкновенной московской халдой. Обыкновенной московской халдой, только цвет кожи другой… Что за хреновину я несу… Ты не должна слушать меня…
– Я слушаю тебя, милый.
– Но это быстро прошло. И точеная фигурка быстро прошла. Она была младше на два курса, вышла замуж за парня с мехмата, родила двойню, и ее страшно разбомбило, ничего не осталось от экзотического цветка, только цвет кожи…
Интересно, он будет рассказывать мне о каждом своем намеке на связь? Тогда мы не разгребемся и за двое суток…
– И когда я приехал в эту чертову… И не выговорить… – он действительно не мог выговорить, количество выпитого давало о себе знать. – Хрен повторишь… Мбабане… Так, что ли? Первое, что я сделал, – я переспал с местной проституткой. Я никогда не спал с проститутками. Это был первый и последний раз… Это был первый и последний раз. Я и думать об этом забыл, ничего особенного, только мускатный
Только теперь до меня стал доходить смысл сказанного. Он был так банален, что я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Кровь на руке, которую он не дал мне даже рассмотреть, а теперь вот эта гаденькая, но вполне понятная история-с проституткой из города с непроизносимым названием. Уж не тривиальным ли СПИДом ты болен, гордый, независимый Лещ, гроза коррупционеров и нечистых на руку политических деятелей, владелец телеканала, с которым нельзя не считаться, великий кормчий своей телекомпании, кумир провинциальных журналистов и старых крокодилиц-секретарш?..
– Все как-то забылось, у любого мужика бывают такие моменты, им не стоит придавать значения. А потом началась эта хреновина со здоровьем. Я не обращал внимания, старался не обращать…
Еще бы, туберкулезного детства тебе вполне хватило на всю оставшуюся жизнь, и ненависти к любым болезням тоже. В гробу ты их видел, Лещарик, одного усилия воли хватало, чтобы послать их трехэтажным матом новосибирской окраины…
– А потом все рухнуло, – Лещ держался руками за мое лицо, чтобы окончательно не свалиться в пропасть тягостных воспоминаний. Земля на его руках пахла так остро, так жирно, так удушливо, что я едва не теряла сознание, но и оттолкнуть его не было сил. – Все всплыло в Югославии, в Вуковаре, когда меня свалил первый приступ… А потом это ураганное воспаление легких.
Воспаление легких, как же иначе. Ну вот и все. Пасьянс сложился. Последним в стопке оказался трефовый король, страдающий саркомой Капоши.
Давай, Лещарик, произнеси это слово, это название, – или ты хочешь, чтобы я произнесла его вместо тебя? Конечно, это не благородная чахотка и не рафинированный порок сердца, и даже не полузабытая инфлюэнца. И даже не амнезия, которая преследует меня с декабря. Но от СПИДа умирали и более значительные люди, чем ты. Так что на Судном дне ты окажешься в милой компании…
– Я должен был умереть. Я и хотел умереть. Но Марко, мой друг, начальник полевого госпиталя, тогда шли боевые действия в Хорватии, ты знаешь…
Слышала краем уха, не отвлекайся на мелочи, Лещ.
– ..он вытащил меня. Он провел интенсивный курс антибиотиков. А до этого сделал все анализы. У меня СПИД, Анна.
Ему стоило большого труда произнести это. Но, когда слово было произнесено, он обмяк, и даже пальцы разжались. Очень кстати. Но, пересилив себя, я снова притянула его руки к себе.
– Да. Я поняла.
– Ты поняла? И что…
– Ничего. Это ничего не меняет. – Игра почти сделана, теперь важно не лажануться в финале.
– Правда? Девочка…
Я поощрительно поцеловала его в переносицу. Только так и должна поступить верная, самоотверженная женщина, эталон всех самоотверженных женщин, почти декабристка.
– Но это еще не конец истории. Я вернулся в Москву… Мне оставалось не так много времени, но больше всего я боялся не смерти, нет, я ее перевидал. Больше всего я боялся, что кто-то узнает о болезни. Компания только набирала силу, у нее было много конкурентов, много недоброжелателей, сотни людей верили мне, сотни людей готовы были сожрать меня с дерьмом. Я не имел права умереть, бросить дело… Но и в одиночку справиться было невозможно.