Куколка
Шрифт:
Здравый смысл подсказывал ей убираться к чёртовой матери, но она проигнорировала его и поступила иррационально. Она схватила сгорбленного мужчину и вытащила из микроавтобуса, бросив на тротуар. Он разлетелся на куски. Она пнула его голову, и та покатилась в водосток.
Она ждала, что он придёт в движение, но этого не произошло.
Она прыгнула за руль и завела машину. Она была поражена, что всё прошло так гладко. Разве мощь Кукловода не распространяется на двигатели внутреннего сгорания? Или она опять попала в ловушку?
Похуй.
В последний раз сирена доносилась с востока,
Знаете что, мистер Кукловод? подумала Рамона. Я иду за вашей задницей.
25
Она всё ещё была там.
Она всё ещё ждала его.
Чазз не мог видеть Матерь Пауков. Он не мог её слышать. И всё же он чувствовал её присутствие, чувствовал, как она приближается. Он был похож на уличный фонарь, а она - на мотылька. Она кружила вокруг него, подбираясь всё ближе и ближе, крадучись, скрываясь из виду, готовясь к прыжку.
Теперь он уже не бежал.
Он просто выбился из сил. Но он отказывался оставаться на месте дольше, чем на несколько секунд или даже минут. Каждый раз, когда он останавливался, он осматривался, пытаясь понять, где она может быть. Принюхивался, как ищейка. И каждый раз, когда он это делал, он думал: “Ты не сможешь убежать от неё. Ты не сможешь убежать. Это её город, и она решает, куда ведёт каждая улица.”
Время от времени он почти чувствовал на себе взгляд множества её глаз... если у неё вообще были глаза. От этого он покрылся холодным потом. И, однажды, несколько улиц назад, он был почти уверен, что слышал отдалённый стук огромного сердца. Мысленно он представил не Матерь Пауков, а просто огромное сердце, дряблое и чёрно-красное. Не обязательно её сердце, но, возможно, сердце города, скрытое чёрное бьющееся сердце, которое питало его. Он почти мог видеть канализацию и трубопроводы под землей - вздувшиеся от крови артерии и вены города.
"Ты сходишь с ума", - сказал он себе.
Это было правдой, и он знал это. Давным-давно было время, когда он отверг бы подобные мысли, как любой здравомыслящий человек. Но это время ушло, и реальность вместе с ним.
– Шевелись, - прошептал он себе под нос.
Чазз встал и огляделся. Он не слышал щёлканья Матери Пауков. Может быть, она отстала от него, но он ни на секунду в это не поверил. Он шёл по тротуару, смотря на двери домов, не в силах решить, обещают ли они убежище или источают угрозу. Он шёл десять, потом пятнадцать минут, но ничего не видел и не слышал. Он полностью выпрямился, перестав красться и прятаться как какой-то падальщик.
Он шёл более уверенным шагом.
Его мысли прояснились, и он начал думать менее инстинктивно и больше как человек. Ранее он бежал куда глаза глядят. Теперь, когда угроза не таилась за каждым углом, он начал думать, как найти остальных. Потому что, на самом деле, это было самое худшее... быть одному. Люди-манекены, Одноногая Леди и Матерь Пауков - все они, конечно, были ужасны, но от одиночества становилось ещё хуже.
Если бы рядом с ним был кто-то, например Рамона, он бы с радостью сражался вместе с ней (или с ним).
Забудь
Он отказывался думать об этом.
Всё было совсем не так. И всё же мысль о том, что он трус, преследовала его и не отпускала. Она быстро разрасталась в его голове, пока не затмила все остальные мысли.
Он побежал.
Он знал, что бежит не от реальной угрозы, а от самого себя. Он метнулся за угол и врезался в одного из кукольных людей, и они оба упали.
Тварь оказалась под ним.
В те несколько секунд шока, прежде чем он смог подняться, он увидел, что это была Одноногая Леди. Её белый парик почти сорвался с головы и свисал набок, как тряпка. Её лицо было рыхлым и дряблым, глазницы заполняла бездонная чернота.
Чазз закричал и отшатнулся назад, ударившись головой о край здания и увидел искры в глазах. Хуже всего было то, что она пристала к нему. Он ударил её и оттолкнул, но она была прикована к нему. Они вместе покатились по тротуару, но он не мог отбросить её. Он оказался на спине, а она лежала на нём, не двигаясь и ничего не делая, просто мертвый манекен, сиамский близнец, от которого он не мог отделиться.
Он снова закричал, когда её ужасное лицо оказалось в нескольких дюймах от его собственного.
Её лицо рассекали огромные борозды, трещины и глубокие морщины. Чёрные швы тянулись от уголков её рта до лба, где они соединялись с более сложными стежками. Её лицо было словно сшито из трёх или четырех лиц. Швы были настолько тугими, что оттягивали губы от розовых дёсен и похожих на колышки зубов.
Но самым шокирующим было то, что она была жива, хотя и не двигалась. Она дышала, и он чувствовал глухое биение её сердца.
Он ошалело пытался освободиться от неё, но она цепко держалась за него.
Вскочив на ноги, он снова и снова бил её о кирпичную стену здания, пытаясь разбить вдребезги, но она была невероятно крепкой и упругой. Её голова подпрыгивала на обвисшей, дряблой шее, лицо касалось его лица, губы были холодными и жирными, как рыбьи внутренности.
Где-то в процессе она просто соскользнула с него, как сорванная кожа.
Он не побежал.
Он упал на задницу, бормоча что-то безумное, изо рта текла слюна, а из глаз слёзы. Он не думал, и ничего не делал. Просто ждал, пока она проснётся.
Казалось, больше ничего не осталось.
26
– Они остановились, - сказала Су-Ли, пытаясь выровнять дыхание в тёмной тесноте подвала. “Я их больше не слышу.”
– Это ещё не конец, - сказал Крип.
Лекс промолчал. Он полагал, что они не спустились бы в подвал, если бы не Крип, и это его не слишком радовало. У Крипа сдали нервы. Лекс не верил, что там, наверху, им грозила реальная опасность. Это было странно и тревожно, но настоящей угрозы не представляло. По опыту закусочной он знал, что они могли выйти в любое время, когда захотят. Независимо от того, как комната перестроилась, они всё ещё могли выбраться, потому что “настоящая” комната всё ещё была там, даже если её не было видно.