Кукушка
Шрифт:
— Я не распущенная! Мне это не надо! — растерев соль по щекам, я вызывающе уставилась на Макса. Пусть только скажет что-то! Пусть только скажет… Клянусь, я убью его! Я просто убью… Никому, никому не позволю больше вытирать об себя ноги! Хватит!
— О, господи… Ну, конечно, ты не распущенная. Как тебе только в голову такое пришло? — его руки на мне сжались чуть крепче, хотя, казалось, куда еще? — Ты самый чистый человек, которого я знал…
— Не знал! Ты и сейчас ни черта обо мне не знаешь! Иначе тебе бы и в голову не пришло называть меня чистой! Он… он проделывал
Макс резко меня отпустил и, со всей силы ударив кулаком в обшитую деревом стену, заорал:
— Какого хрена, Марта?! Какого хрена? Ты, правда, считаешь, что я могу тебя хоть как-то обидеть?! Уподобиться ему?!
— Я не знаю! — с не меньшей яростью проорала в ответ, а потом, будто сдувшись, прошептала тихонько. — Я боюсь… Я просто очень боюсь… Саму себя… Своих желаний… Боюсь, что не выживу, что стану разменной монетой в чужой грязной игре, боюсь, что меня используют и в который раз предадут доверие. Не думаю, что я смогу это вновь пережить.
— Не бойся… Ничего не бойся! — Ярость Максима потухла так же быстро, как и зажглась. Он снова обнял меня. Осторожно, едва касаясь, но в то же время так крепко… От него пахло сосновым мылом и чем-то горьким. Присущим только ему. Пульс на его шее колотился, как сумасшедший. Он все еще не до конца овладел собой. Признаться, его вспышка стала для меня полной неожиданностью. Макс виделся мне очень сдержанным, даже хладнокровным. Из этой картинки выбивалось разве что его отношение к… дочке. И этот самый момент.
— Мы все чего-то боимся. И все от чего-то бежим.
— И ты?
Он сглотнул. Положил мне на макушку подбородок и тихо ответил:
— И я. Как никто, бегу…
— От того же, что и твой дядька? — затаив дыхание, поинтересовалась я.
— Да… я, как и он, бегу от себя…
— Ты тоже садист? — мой голос осип, наверное, от волнения, которое ускоряло ток крови по венам. Мне казалось, что если он откроет свои секреты, я не сумею… просто не сумею сберечь свои.
— Садист? Нет… Не думаю.
Ничем не объяснимое облегчение прокатилось по моей коже. Я судорожно втянула воздух носом:
— Тогда… я не понимаю.
Некоторое время он просто молча смотрел на меня. В глубине его глаз шла какая-то битва. Я видела ее, я слышала ее, я ее чувствовала. Наконец, видимо, что-то для себя решив, Макс чуть отступил.
— Пойдем. Я… кое-что покажу тебе.
Не на шутку взволнованная, я нерешительно двинулась следом за Максом. Долго идти нам не пришлось. Он замер в тупике. Возле двери, которая была всегда заперта.
— Это комната моих родителей, — пояснил он, мазнув по мне черным… теперь уже черным взглядом. Дрожь волной прошла по моему телу и ударила под колени. Не сводя с меня глаз, Макс пошарил рукой над дверью. Достал резной потемневший от времени ключ, с трудом вошедший в давно не смазанный замок. Звук проворачиваемого механизма проехался по моим натянутым до звона нервам, раз, и еще один… Оглянувшись на меня через плечо, Макс медленно поднял руку и осторожно толкнул дверь, любезно меня пропуская. Я переступила порог, зажмурившись, а когда открыла глаза… Не увидела ничего такого. Обычная комната. Посредине у стены — большая кровать с по-настоящему великолепным кованым изголовьем. В углу — туалетный столик, а ниже, рядом с дверью — резной деревянный шкаф. Все поверхности в комнате были застланы простынями, с замысловатой кованой люстры такой же замысловатой гирляндой свисала паутина. Окна были такими грязными, что свет с трудом проникал в комнату, и в его рассеянных лучах летающая пыль казалась золотой пыльцой…
Я решительно пересекла комнату. Отдернула тяжелые занавески и попыталась открыть створки. В воздухе витал спертый аромат давно непроветриваемого помещения.
— Подожди… Тут от времени все разбухло.
Макс отвел мои ладони от ручки, и сам, что есть силы, дернул ее на себя. С большим трудом окно все же открылось.
— Впервые я увидел их отсюда… — Макс взмахнул рукой.
— Впервые? То есть… это случалось регулярно?
— Нет… Потом… они проявляли большую осторожность.
— Что… что конкретно ты увидел?
Макс растер переносицу, чуть запрокинул голову, кивнув куда-то в сторону потолка:
— Видишь крюк?
Я проследила за ним взглядом и, взволнованно облизав губы, кивнула.
— Она была подвешена. Где-то здесь… может быть даже в шкафу, я не знаю… осталась цепь, которую отец выковал специально для матери.
Мое сердце подпрыгнуло и бешено застучало в груди.
— Подвешена? И… это все?
— Он тр*хал ее. Раскачивал на этих цепях и тр*хал. Выходил, бил зажатой в руке лозиной и снова резко входил. Ее тело сотрясалось… то ли от боли, то ли от удовольствия. Понимаешь… Я был подростком, у которого гормоны играли в крови, и увиденное произвело на меня неизгладимое впечатление.
— Это шокировало бы любого ребенка.
— Да… Но многих ли из них подобная сцена возбудила бы?
Он сунул руки в карманы и повернулся ко мне спиной.
— Макс…
— Я ненавидел его! Я ненавидел за все, что он делал с матерью. Я жалел её и винил себя, что не смог её защитить. А позже… позже стал понимать. Это природа. Это нужда, с которой не каждому под силу справиться. Эта извечная жажда запретного… Не все могут с ней совладать. Мое понимание того, что хорошо, а что плохо сбилось… Навсегда сбилось. Я словно потерялся во всем этом дерьме.
— Но… ты ведь сказал, что не садист?
— Нет. Я… не хочу причинять боль, я не получаю от этого удовольствия.
Он чуть повернул голову. Мне стал виден его профиль и тонкая жилка, нервно бьющаяся на виске.
— А… что? Что тебе надо?
Воздух в моей груди замер. Макс повернулся еще немного.
— Доминировать. Обрести полную власть над твоим телом, над твоей душой… Изучить каждый их потаенный уголок, чтобы любить тебя, отбросив всякий стыд и стеснение. Заставлять кончать раз за разом, доводя до стонов, до сорванного криком горла. Проникнуть в тебя. Членом, пальцами, языком… всей своей сущностью. Стать твоим удовольствием и твоим единственным желанием.